‘Там он лежит, на склоне.
Ветер повсюду снует.
В каждой дубовой кроне
сотня ворон поет.’
‘Где он лежит, не слышу.
Листва шуршит на ветру.
Что ты сказал про крышу,
слов я не разберу.’
‘В кронах, сказал я, в кронах
темные птицы кричат.
Слетают с небесных тронов
сотни его внучат.’
‘Но разве он был вороной:
ветер смеется во тьму.
Что ты сказал о коронах,
слов твоих не пойму.’
‘Прятал свои усилья
он в темноте ночной.
Все, что он сделал: крылья
птице черной одной.’
‘Ветер мешает мне, ветер.
Уйми его, Боже, уйми.
Что же он делал на свете,
если он был с людьми.’
‘Листьев задумчивый лепет,
а он лежит не дыша.
Видишь облако в небе,
это его душа.’
‘Теперь я тебя понимаю:
ушел, улетел он в ночь.
Теперь он лежит, обнимая
корни дубовых рощ.’
‘Крышу я делаю, крышу
из густой дубовой листвы.
Лежит он озера тише,
ниже всякой травы.
Его я венчаю мглою.
Корона ему под стать.’
‘Как ему там под землею.’
‘Так, что уже не встать.
Там он лежит с короной,
там я его забыл.’
‘Неужто он был вороной.’
‘Птицей, птицей он был.’