Начинаю как будто с нуля,
Как костёр новый стих разжигая –
Неустойчива дыма струя:
То слабеет, почти пропадая,
То взлетает с огнём пополам,
Слов незначащих стружку сырую
Обвивая, к опорным словам
Подбираясь наощупь, вслепую.
Животворного ветра порыв
Никогда не бывает в излишке
И словам, обещающим взрыв,
И под лапником зреющей вспышке.
Рухнет мир… Новоявленный Ной –
Словознатец пытливый, отыщет
Слов останки под толщей земной
На оставленном мной костровище.
* * *
Есть веко у каждого века,
Что в свой поднимается час
И смотрит век на человека,
На каждого смотрит из нас.
Глядит неподкупное око,
Свой взор отводить не спеша,
И чья-то в смятеньи глубоком
Испуганно смотрит душа
Встревоженной выстрелом птицей,
Понять не успевшей ещё,
Что, может быть, дней вереницы
Внезапно предел сокращён;
Но чудо бывает, бывает:
И листьев шуршат кружева,
И к пирсу волна прибывает,
Как прежде, и птица жива.
Но всё-таки был не напрасен
Ударивший в сердце испуг:
Дороже — размыт или ясен —
Становится солнечный круг,
И как от утраты случайно
Спасённый, глядит человек —
А око, исполнено тайны,
Скрывается веком навек.
ДОЛГОВРЕМЕННАЯ ОГНЕВАЯ…
1.
Придёт взрывник… Всему свой срок…
Разрушен Колизей…
Бетона серого кусок –
Цемент, щебёнка и песок –
Я отнесу в музей.
Дор;г и судеб грозных дней
Немой конгломерат
Напомнит ярче и полней
Святую родственность корней:
Блокада – Ленинград.
Бульдозер нож опустит свой,
И канет в вечность тот
Когда-то бывший огневой
И грозной точкой над Невой
В селе Рыбацком ДОТ.
2.
Долговременная точка…
Точку зрения огня
Защищает оболочка
Из бетона и броня.
Пробуй с фронта, пробуй с тыла
В точку зрения попасть –
И доныне не остыла
Жажда высказаться всласть:
– С точкой зрения Природы
Согласуется закон:
Ослеплённые народы –
Огнедышащий дракон.
Где лавиной вал давилен
Захлестнёт земную твердь –
В каждой клеточке извилин
Ноосферы зреет смерть,
Беспощадной жизни проза
Попирает все права;
Там огонь огню угроза,
Где не действуют слова.
Страшен самопостиженьем
Загоняемый в загон,
Кончит век самосожженьем
Огнедышащий дракон…
Точку зрения приемлю
Зажигающую свет
И вгоняющую в землю
Нож, заточку и кастет.
3.
Я, огневая точка, –
Как вечный часовой;
Не вылиняла строчка,
Простроченная мной.
Меня, из сотен тысяч
Не предавших земли,
Ни подавить, ни выжечь,
Ни выжать не смогли.
Не зарастает метка –
Попал осколок в бровь;
Прочна грудная клетка,
Но что-то ноет вновь.
И чудится порою:
Вновь, словно на войне,
Идут солдаты строем
В полночной тишине.
Идут незримым строем.
Един порыв: — вперёд!
Труба вослед героям
Прощальный марш поёт.
Застава у Славянки
Уходит за спиной –
И встанут спозаранку
Лицом к лицу с войной;
К сражению готовы,
Не ведая о том,
В чьём доме вскрикнут вдовы –
И замолчат потом.
Узка моя бойница,
Но кругозор – широк…
Не кончена страница,
Ещё идёт урок…
Но в празднике народном
Дороже всех наград –
Оставшийся свободным
Блокадный Ленинград.
* * *
Сердце очередью прострочено…
Замерла на бегу река…
Возвращенье домой отсрочено
Не на день, не на год – на века.
Я вернусь в обновлённом времени,
Я прорвусь сквозь завалы лжи,
А пока что крестным знамением
Тень берёзы на мне лежит.
А пока что мои мгновения
Истекают на серый мох,
Отправляюсь для пополнения
Испустивших последний вздох.
От меня не дождутся весточки –
Всё, конечно, поймут и так,
Расплывается зелень веточки,
Словно тронутый ржой пятак.
Для кого теперь это облако
В ярком блеске весёлых спиц? –
То ли где-то вдали, то ль около
Шум прибоя и пенье птиц.
ДОМ ИСТОРИИ
Дому Истории ветхость прилична;к лицу
Букли седой бересты и бумажные свитки,
Чтобы стремились забвения травы к крыльцу
Мягким надбровьем надгробий и каменной плитки.
Значили что эти стёршиеся словеса
Призрачной тенью от тени минувшей эпохи? –
Словно в пустынных покоях слышны голоса
Прежних владельцев – их тихие речи и вздохи.
Что исповедовал череп смеющийся сей,
Так ли был весел и так ли он был беззаботен,
Как на Сенной беспробудно весёлый Евсей –
Шут площадной – безобеден и век безработен.
Солнечный ветер и тонкая звёздная пыль
Лики явлений стирают, не глядя на личность;
В доме Истории с мифами прыгает быль,
В диких прыжках попадая во внеисторичность.
Где ты, История, – очи разверзни свои,
Внемлешь ли толпам людским: их в расщелинах разум
Не принимает на веру уроки твои –
С материками спускается он к дикобразу.
НЕВСКИЙ ПЯТАЧОК
1. Берега Невы
В потёмках до утра
Мерещится подвох:
Вот взмоет ввысь «Ура!..»,
Вот гаркнет «H;nde Hoch!»
И содрогнётся твердь
В который раз уже,
И понесётся смерть
В слепящем кураже.
Страшнее во сто крат
Летящего свинца
Поднявший руку брат
На брата-близнеца.
Сурова память-нить
В суровые века.
Ничто соединить
Не в силах берега –
Ни новые мосты,
Гуманности полны,
Ни новые кресты
На нивах той войны.
2.
Здесь слова замирают в теплынь на лету,
Здесь Нева замедляет движение,
Усмиряя свободной волны маету
И брожение.
Как враги друг на друга глядят берега,
В каждом взгляде – достоинство племени…
Расцепляет двух братцев сестрица-река
Столько времени…
Вот бы звон колокольный над гладью Речной
Пробудил в берегах покаяние,
Но чек; поржавевшей гранаты ручной
Вся – внимание.
Отойти бы гранате на вечный покой…
Жизнь – в бессмертии многообразия;
Не предложит гранате сапёр над рекой
Эвтаназии.
И лежать ей занозой в подкорке земной,
Всею мощью своей нерастраченной
До последнего слова, до встречи – со мной – Предназначенной…
* * *
Откопали и нас… Наконец-то…
Словно выпал счастливый билет:
Перебраться на должное место
На ближайшую тысячу лет.
Нам не верится, что откопали;
Вздёрнут дёрн, перевёрнут пейзаж…
Распознают ли только? – едва ли
Тайну выдаст разбитый блиндаж.
Правда, что полегли миллионы,
Но в статистике правда не вся.
Рассыпаются в прах медальоны,
Наши правды в песок унося…
Крест немецкий и орден советский –
Вот и всё, что осталось от нас…
Откопали и нас… Наконец-то…
Кем мы станем сегодня для вас?..
ЛЕДОХОД НА НЕВЕ
Ледовый панцирь сбрасывает Ладога –
В который раз пора оледенения
С её лица опять уходит надолго
В гремящей суете отъединения.
Где было поле ровное, единое,
Имперское, державно-монолитное –
Сообщество разноголосно-льдинное
В разорванности уз слезопролитное.
От каждой льдины слышно:
– Будь по-моему!.. –
И каждая ведёт себя по-разному…
Что б им вглядеться в новую промоину,
Где бездна неизведанности празднует:
Её безмолвье злобное, утробное –
Не вяжется с мальчишеским речением,
И каждая из льдин – плита надгробная,
Губительным подхвачена течением.
Теснясь и споря, входят в русло невское,
Под ними дно останками усеяно –
А сколько их и чьи они – известно нам,
Глядящим в небо разными Расеями.
Толкутся льдины – плиты наднемецкие,
Надрусские, надшведские, надобщие,
Надкраснозвёздные и надсоветские,
Уготовляя души к разнородщине.
Как люди – льдины. Каждая – в отдельности.
И жизнь любой – Вселенная безбрежная,
Пустынница безликой беспредельности…
Из праха – прах. Из капли – капля прежняя.
* * *
Я замёрз… Не могу отогреться…
Я прогреться никак не могу…
Холодами блокадного детства
Я оставлен на том берегу,
Где метели, по-прежнему воя,
Обречённую жертву ведут
На голодную смерть – без конвоя,
Обходя за редутом редут.
Я на том берегу, на блокадном,
Где по-прежнему лютый мороз…
На пространстве пустом, неоглядном
Льдом и инеем город оброс.
Я на том берегу, на котором
По живому метель голосит
И угаснувшей жизни повтором
Ни в аду, ни в раю не грозит.
Я замёрз… Не могу отогреться,
Хоть тепло и листва молода…
Ледниковым периодом сердца
Отзываются те холода.
* * *
Истекающий кровью глядит в облака кучевые;
Затухающим взором что ищет он за облаками?..
Истекающий речью всё ищет слова ключевые –
Уходящую жизнь заключить ключевыми словами.
Истекающий верой – гнездо потерявшая птица
На излёте закатного часа нелётной порою
Тоже ищет, к чему бы душой прислониться,
Но лететь невозможно, а солнце уже за горою.
Истекающий мыслью, свободный от веры и речи,
Ищет синее небо – как в детстве далёком такое,
Где бы облако с солнцем без противоречий,
И вокруг – тишина, и сознанье покоя – в покое.
* * *
Не бродить по травам росным,
Не плутать по их коврам –
Пестроцветным, медоносным,
Полевым, тонкоколосным,
По приземистым и рослым
И прохладным по утрам…
Не читать на небе синем
Тайных писем облаков, —
Их над нами проносили
Ветры с севера России…
Мы месили-колесили
Грязь окопами веков…
Не стучаться в дом родимый
Ночью зимней, летним днём –
Здесь, где месяц нелюдимый
Ходит целый, невредимый —
В три наката в пласт единый
Уложило нас огнём…
* * *
Ни тебя, ни меня не отыщет
Ни один поисковый отряд…
Старых сосен крепки корневища
И стволы красной медью горят.
Волей случая спаяны тем мы,
Что сроднил нас сраженья порыв;
Давят нас корневые системы
Всею мощью, как медленный взрыв:
Обвивая, как щупальцы спрута,
Наши соки безжалостно пьют…
Что там кроны о вспышках салюта? –
Не совместны война и салют.
Наших судеб слепые осколки
В купола поднебесья стучат,
От осколков и сосны, и ёлки
Чудодейственно смолоточат
И, о чудо, как в кинокартине,
Где за титрами близок конец,
Мы – противники – вечно едины
И единый над всеми Творец.
ПОБЕДА KNAUF
До недавнего времени существовал в Колпино комбинат, выпускавший строительные материалы. Носил комбинат гордое и великое имя «Победа» и успешной работой вполне оправ¬дывал его.
Но вот и до Колпино докатилась пере¬стройка и задела своим черным колесом «Победу». Новые хозяева — из Германии вместе с нашими назвали предприятие по-новому, а именно — ПОБЕДА KNAUF. Приставленное к «ПОБЕДЕ» немецкое KNAUF прилепилось справа и чуть ниже, давая понять, что оно здесь не главное, как бы в гостях и встать вровень с ПОБЕДОЙ не собирается. По-видимому, г-н КНАУФ (новый совладелец) — человек, не до конца распростившийся со скромностью. А мо¬жет быть, голос предка, поливавшего огнём кварталы Колпино шестьдесят лет тому назад, воззвал к совести своего потомка — трудно ска¬зать. Но что думают по этому поводу сами ра¬ботники комбината — и рабочие, и служащие — доподлинно известно. Известно также, что ду¬мают по этому поводу ветераны Великой Отече¬ственной войны…
Победа г-на КНАУФ над «ПОБЕДОЙ» и нашей общей Победой близка. И не только г-на КНАУФ.
Не кирпичной пылью красной
Здесь упитана земля,
Речью гневной, речью страстной
Расшумелись тополя,
Прислонившись кроной к кроне,
Словно в сговоре каком,
Или в тайной обороне
Ожидая бой с врагом.
У божественной святыни
Взор свободней и смелей,
Чем у выступившей ныне
Строчке блуда на стене.
Как в насмешку дням кровавым,
Отлетевшим в даль времён,
На стене ПОБЕДА KNAUF
Голубым горит огнём.
Не зелёным и не красным,
Никаким другим-иным:
Мирно-ласковым, прекрасным,
Безмятежно-голубым…
Я – и KNAUF. Третий – лишний…
Я – и надпись на стене…
Говорят, сегодня Ницше
Поднимается в цене…
Одичало ржавым ворсом
Травы с небом не в ладу,
Атакуемый вопросом,
Безответен, я иду.
А вопрос толкает драться
Или – в лестничный проём:
Как же так паскудно, братцы,
Мы Победу продаём?
Звуки траурного марша
Над могилами звучат.
Кирпичи, как пачки фарша,
В штабелях кровоточат.
Над Ижорой, по–над речкой
До сих пор руин не счесть…
Речь немецкая овечкой
Ходит нашу травку есть.
Щиплет травку вроде боком,
Сознавая, что в гостях –
Но пощипывает током
Дом, стоящий на костях:
В двадцати шагах отсюда
Спит Ижорский батальон,
И сигналит, словно зуммер,
Неистлевший медальон.
Медальонам счёт неведом?
Похоронкам счёт забыт?
В сочетании с Победой
Вводит KNAUF новый быт?..
В подворотне лает Жучка.
По реке плывёт топор.
В переводе KNAUF – «ручка»
Означало с давних пор…
Помнит горькое Победа,
Не укроет никуда –
Расстреляли людоеда
Здесь, на улице Труда…
Исстрадались в горе вдовы,
Смотрят в прошлое, назад,
Где ни дня без крови новой
Не держался сущий ад.
В царстве скверны и бедлама
Лишь осталось – позови! –
Стать прислугой в храме Хама –
Храма KNAUF-на-Крови…
Не случайно веет кровью
С наступающей грозой…
Ветеран поводит бровью –
Совладать бы со слезой…
Кто печаль его измерит,
Кто узнает по глазам?
Эх, Москва слезам не верит.
Питер верит ли слезам?!.
* * *
На розовом носу – очки того же цвета:
Оправа и винты, и дужки, и стекло;
На всём печать решений Розового Света –
Быть розовым во всём, пока не истекло
Быть розовым во всём отмеренное время;
Взор розовую розу в ризе криза зрит
И розоватость визы визави – не бремя,
Но ризеншнауцер так розово грозит.
Кто розов – резов тот. Визира зев изрезан,
За розовым штрихом – лишь розовый исход,
На розовом лугу гоняет Гитлер с Крезом
Песочные часы под розовый восход.
* * *
Михаилу Дудину
«Бронзовея, прямые, как совесть,
Смотрят старые сосны в закат»;
Каждый день — как отдельная повесть,
Каждый ствол — как отдельный солдат:
Знает место своё в обороне,
Прочен в деле, не резов в речах.
Серебрятся могучие кроны,
Утопая в закатных лучах.
Жала пуль и осколков в древесных
До поры затаились телах,
Что же ныне в ряды неуместных
Встали речи о ратных делах?..
Бередят засмолённые раны
Отнимая покой по ночам
И скрипят старики-ветераны,
Не спеша обращаться к врачам.
Что теперь о свинцовых привесках,
О довесках осколков стальных –
Бьётся новое время в подлесках,
Как в истерике, в ритмах шальных.
То ли хмари болотной завеса,
То ли мозглый холодный туман.
Обнимает подножие леса,
Наводя на деревья дурман…
Только в кронах всё резче суровость –
Их судьбы позади перекат…
«Бронзовея, прямые, как совесть,
Смотрят старые сосны в закат».
* * *
Имя Твоё в Интернете искать ли
ночами напрасно? –
В стоге душистого сена, где клевер,
люпин и ромашки
Корпоративно, подобно наградам –
за гробом – на красном –
Миссию выполнить смогут уже
без промашки, —
Там ли иголку искать, что внезапно
пронзит и беспечно
Сердце приколет в коллекции
к бархату неба…
В стоге созвездий искать ли тебя,
Неизвестный Навечно,
Где так заманчиво млечность
течёт в бесконечность?..
МЕЖ ХЛЕБОМ И ОГНЁМ
1.
На себя взглянуть издалека,
На себя сегодняшнего, вдруг
Призрачность блокадного пайка
Вспомнить полукружиями губ.
На себя взглянуть со стороны
И услышать сердцем позывной
Вечно нестареюшей страны –
Детства, опалённого войной.
На себя взглянуть из той ночи –
В комнате с зашторенным окном
Ты обогревался у свечи
С мыслями о хлебе об одном.
Помолчать у каменной плиты,
У которой меркнет белый свет.
Чистым снегом – белые цветы,
Чёрной тенью – даль блокадных лет.
2.
Холоден камень… Осенняя тишь
Может ли ранить?
Время, куда ты так быстро летишь,
Мучая память?
Город, припавший к плечу моему –
Друг и товарищ,
Вижу его распростёртым в дыму
Жадных пожарищ.
Слышу отчётливо в сердце своём
Стук метронома.
Общая доля – крещенье огнём
Отчего дома.
Как через щель смотровую в броне
Вижу дороги,
Город единственный, вечен во мне
Голос тревоги.
Нас укрывает от снайперских пуль
Дней уходящих
Памяти вечный и строгий патруль
В дне настоящем.
3.
Горят Бадаевские склады…
Теперь яснее с каждым днём:
И жизнь, и смерть в кольце блокады
Легли меж хлебом и огнём.
Вполнеба зарево. Гуляет
Огня и дыма грозный смерч.
Гудит неистово и знает:
Где он прошёл – всё прах и смерть.
Его не рвись утихомирить,
Не подходи к нему, не тронь!
Он – Властелин, в его крови ведь
Вселенский буйствует Огонь.
Всё злей безжалостные вспышки
Неукротимого огня…
На крыши, чердаки и вышки
Дежурить на исходе дня
Выходит, небо наблюдая,
Ещё без горечи утрат,
Готовность к бою обретая,
Притихший строго Ленинград.
4.
Я пройду у разбитого дома
По остывшим осколкам снаряда,
По листам обгоревшего тома,
Вдоль безрядья гостиного ряда…
Вот он, памятный тот переулок –
Горы наледи в снежных сугробах.
Метроном настороженно гулок
И на саночках – тело без гроба.
В этом городе храмов и рынков,
Площадей и квартир коммунальных
Дар последний – простая простынка
И заряд на шурфах погребальных.
5.
Когда приказ поднимет нас
По громкой связи, и тотчас
Взревут моторы –
Поймём без слов, что где-то зло
С огнём и дымом подползло –
И разговоры
Отставим в сторону – и в путь,
И вновь стучит тревога в грудь
И в сердце – пламя;
Сирен несдержанный язык
Уже срывается на крик,
И – пыль за нами.
Ещё спокойны до поры
Багры, стволы и топоры –
Но скоро, скоро
Стуча, скрежеща и звеня
Проникнут в логово огня
Сквозь все запоры.
Моих друзей суровый вид
Без слов о многом говорит:
Они видали,
Какой ценой кончают бой
В огонь летящие с тобой
Не за медали.
6.
Слог высокий подобен курантам,
Но, предвидя улыбку косую,
Проведу я к пожарным гидрантам,
Словно деву, поэму босую.
Там сигналом к извечной надежде
В добровольном и тягостном бденьи
Шум воды слышу снова, как прежде,
Разбивающейся при паденьи.
Это – дерзкий, решительный вызов,
Под напором из стендера* бьющий,
В хрупких сводах хрустальных карнизов
Нити жизни пропасть не дающий.
Не дойдут ослабевшие ноги
До реки, где кипящая прорубь.
До угла бы дойти без подмоги,
Да назад ещё столько – попробуй.
Ты – спаситель мой, стендер пожарный,
Часовой, не меняющий позы.
Ты один на округу, пожалуй,
Работящ и в такие морозы.
Подозрительно что-то затишье –
От налёта живём до обстрела.
Одинокий, упорно стоишь ты
Безбоязненно, гордо и смело.
Я к тебе подхожу осторожно –
Сколько, падая здесь, не вставало!
Без воды мне уйти невозможно,
Лишь бы сил возвратиться достало.
Сколько нам предстоит испытаний
В леденящих оковах блокады?
Бродит смерть, очумев от скитаний.
Людям – выстоять, вытерпеть надо.
*Стендер – пожарный гидрант, устана-вливался на улицах Ленинграда зимой в годы блокады для обеспечения населения
водой. (прим.автора)
7.
Вчера, послушные приказу,
К домам, охваченным огнём,
Не подбегали мы ни разу
В горящем городе своём.
Чернея окнами пустыми,
Дома корили нас с тобой:
Другие шли в дымы густые,
Шли в пекло, жертвуя собой.
Нас укорять отыщет повод
Не представляющий беды:
Что значит, если в лютый голод
Хлебозаводы без воды,
Когда коптилка еле светит,
Ни кошки в доме, хоть убей…
Сто двадцать пять… Но граммы эти
Получим мы из отрубей:
Во тьме притихшему заводу
Найдём – обязаны найти! –
Для продолженья жизни воду,
Иного нет у нас пути.
Давно пожар привычен глазу,
Но мы сражение с огнём
Отложим, чтобы по приказу
Хлеб выпекали завтра днём.
8.
Когда привычным взглядом
Окинешь мир вокруг
И дом знакомый с садом
Увидишь внове вдруг,
Заметишь украшений
Убористую вязь
Уловишь разрушений
И возрождений связь, –
Наверное, однажды
Поймёшь, что муравей,
Карабкаясь отважно,
Ждёт помощи твоей,
И на деревьях птахи
Глядят с надеждой вниз…
Но ты им – о рубахе
Предложишь свой каприс:
О той, что ближе к телу –
Родному, твоему,
А потому и телу
Ты верен одному:
Оно – твоя забота,
Бальзам от маеты,
А что там гибнет кто-то –
Так это ведь не ты;
Ты – сам себе начальник,
И маклер, и купец,
Болтающий молчальник,
Гуляющий скопец.
Но если воедино
Таких, как ты, собрать –
Светильник Аладдина
Задует ваша рать,
Померкнет светоч веры –
Куда, зачем плывём
В метаньях ноосферы
Меж хлебом и огнём…
9.
Всё сказано… И сказано – не всё,
А многое из сказанного – ложно.
Истории слепое колесо
Иным путём направить невозможно.
И чья вина, и объясненья чьи
Зачтутся там, в неведомых приделах,
Где прошлых жизней тонкие лучи –
Немое эхо помыслов и дела?
И там лучом когда-нибудь и я
Кружиться буду в сумрачной воронке.
А тайный смысл земного бытия
За гулом жизни спрячется в сторонке.
ЧИТАЯ ЮРИЯ ВОРОНОВА
Сердцем отойти давно бы надо
От блокадной стужи и тоски,
Только слово хлёсткое «блокада»
Вновь сжимает сердце как тиски.
Сколько в жизни новых впечатлений –
Впору всё прошедшее забыть,
В толчее средь новых поколений
Постараться современным быть,
Но опять идём, не зная броду,
Мы – своих невольники преград:
Горожанин рвётся к огороду,
Каждой грядке, как находке, рад.
И блокадным горожанам старым
Памятнее той поры слова,
Что всего с одной восьмой гектара
Хватит овощей семье сполна.
* * *
Все ли слезы ты выплакал, все ли
Расставанья слова произнес,
Листопада цветной карусели
Обещаниям веря всерьез?..
Сколько их, отлетевших на гибель –
Яркопестрые, лист за листом…
Все одно – на костре ли, на дыбе ль –
Лишь бы кто осенил их крестом.
Новый лист оторвался и глухо
На камнях распластался ничком –
В школе таинства вечного духа
Стало больше одним новичком.
И, как жизни последняя точка,
Словно кто дотянулся перстом –
Неразумная лопнула почка
Над лицо потерявшим листом.
ВСТРЕЧА
Здравствуй, старый дворик!..
Низкое окно…
Времени топорик
Вырубил давно
Розовых мечтаний
Многоцветный куст –
Щебня испытаний
Под ногами хруст.
Но в знакомой точке –
Замечает глаз:
Вновь подобьем кочки
Корень тронул пласт.
Свежего побега
Жёсткий бугорок —
Альфа и омега
Вечности дорог.
* * *
Пришёл, пропахший порохом и дымом…
На пепелище отчей стороны
Лишь стояки, взметнувшиеся дыбом,
Встречали победителя с войны.
Шептали травы горестно и нежно:
– Мы долго ждали, ты не приходил…
Последняя опора и надежда,
На всё село остался ты один…
Солдат ответил:
– К отчему порогу
Стремились мы сквозь пламя этих лет,
Да многим на обратную дорогу
Победа не оставила билет…
* * *
Победа — за нами, а мы – впереди,
Её утеряли из виду.
Мы жизни свои не жалели: – Приди!.. –
Пришла – и не скроет обиду.
За громким застольем, за блеском наград,
За верным – по сути – реченьем
Она угадала: великий парад –
Сигнал для её отреченья.
Не грезила царственным троном она,
Но слишком гремели литавры…
Победа – за нами, и значит, война
Чужие присвоила лавры…
* * *
По своей Петроградской родной стороне
Я нередко бреду иностранцем:
Здесь так многое внове, как будто во вне
Жил я, выброшен протуберанцем.
Но своей Петроградской родной стороне
Буду верен до крайнего срока:
Наши связаны судьбы родством по войне,
Мы едины единым истоком.
Тот исток — как зарок, как закон, как порог,
От него в наше завтра дороги:
«До» – истоку название. Русский предлог –
До войны… До беды… До тревоги…
Вот ещё незнакомый я вижу фасад,
Появившийся старого возле.
Память к «До» меня тянет упорно назад,
А фасад снова тянет к «После»…
ЭХО БЛОКАДЫ
Всё бы он убегал, всё бы ехал,
Всё бы мысленно мчался вперёд,
Только детства блокадного эхо
Убежать от себя не даёт:
Вместе с летним раскатистым громом
Пробуждаясь, стремится за ним –
За каким оно прячется домом,
За подъездом притихло каким?
Подгоняющий белые ночи
В тёмный морок осенних дождей,
Он голодную зиму пророчит
Вопреки завереньям вождей.
Верный памяти злой, безотрадной,
Выбираясь на Невский порой,
Повинуясь привычке блокадной,
Безопасной бредёт стороной…
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Баю-баюшки-баю,
Твой отец убит в бою
И не ведает о том,
Как от горя чёрен дом,
Как на мир глядит едва
Неутешная вдова,
Как ей тошно всё вокруг,
Дело валится из рук.
Не даёт житья малец:
– Что не едет наш отец?
И ответить не легко,
Что он слишком далеко:
Ближе Солнце и Луна,
Чем отцовская страна –
Во чужом лежит краю,
А душа его в раю.
Твёрд и холоден гранит
И звезда над ним горит:
– Ты меня не забывай…
Баю-баюшки-бай-бай.
Знать, за то и мне дана
Ледяная седина,
Что сынок убит в бою…
Баю-баюшки-баю.
МЕДАЛЬ «ЗА ПОБЕДУ НАД ФАШИСТСКОЙ ГЕРМАНИЕЙ»
Наше дело правое,
Победа будет за нами –
И, вторя шагам:
Нами… нам… ам..!
Профиль усатый клацает
На габардиновом лацкане
В такт шагам:
Нами… нам… ам!..
Народов вождь и учитель
Знает цену словам;
Громче, медали, стучите:
Нами… нам… ам!..
Клацает профиль усатый,
Как бы не сбиться с ноги –
Разве не видишь и сам ты:
Всюду – враги!
Но – наше дело правое,
Победа будет за нами –
И, вторя шагам:
Нами… ами… ам!..
* * *
Герману Гоппе
Надежд слепая круговерть
Коснувшись вскользь, промчится мимо…
Непоправима только смерть,
Всё остальное – поправимо.
Непоправим бросок в висок
Свинца на тонкой струйке дыма,
Непоправим на волосок –
Всё остальное – поправимо.
Всё поправимо… Пыль и прах
Избудут униженье Рима:
Державный гнёт и рабский страх,
И остальное – поправимо.
К пещере каменной пыля
В скале, пробитой караимом,
Телег кривая колея
И в наше время поправима.
Всё поправимо до черты,
До планки, поднятой тобою,
До той поры, пока что ты
Не утерял готовность к бою.
Когда же, смертью смерть поправ
И дела светлого во имя
Ты прорастёшь средь буйных трав,
Неповторим непоправимо,
Души беспечный мотылёк
Вспорхнёт с ладони серафима
И новой жизни уголёк
Займётся вновь необоримо
И кто-нибудь с душой твоей,
Как с телевизором в прокате,
Начнёт отсчёты новых дней
И так же жизнь свою прокатит –
И, может быть, поймёт, дыша
Перед концом неумолимым –
Неповторима лишь душа,
Лишь смерть души непоправима.
У КНИЖНОЙ ПОЛКИ
На книжной полке, выстроившись в ряд,
Стоят тома — юнцы и раритеты,
Одни — лучами славы не задеты,
Тома другие, как авторитеты,
В её лучах уверенно парят.
Стоят, прижавшись плотно, к тому том:
В лицо друг другу жарко дышат строки —
Добра и зла открытые уроки,
Где в споре с добродетелью пороки,
Но — не о том хотел я, не о том.
Вальяжности томам не занимать…
Лелеемы в спокойствии и холе,
Они, иной не представляя доли,
Обречены в пожизненной неволе
Хвалам гостей услужливо внимать.
Томам в укор и в назиданье им,
Способным зависти слезу из гостя выжать,
Карманного формата пара книжиц,
Сумевшая каким-то чудом выжить,
Стоит поодаль, чуждая другим:
Характер их солдатский узнаю:
По почерку, по слову, по одежде —
И жажда жизни та же в них, что прежде,
Презренье то же к снобу и невежде,
Решимость та же выстоять в бою;
Огнём и порохом пропахли связки слов,
Сверкают сталью в книжном полумраке;
И, каждый миг готовые к атаке,
Ждут в напряженье танковые траки,
Как ждали боя Дудин и Орлов.
Раскаты грома бродят по строкам —
Опасным, словно тропы в поле минном:
Ещё строфа — и снова взрыв лавинный
В ночной тиши при чтенье прикаминном,
И снова память бьёт по старикам…
Как знать, на полке выстроившись в ряд,
Блистали бы сегодня раритеты,
Когда бы не в солдатское одеты
Те, что поодаль от других стоят?..
* * *
Не буди меня, птица, не надо,
Витражи хрупких снов не топчи.
Бисер строк за окошком – привада
Для звезды, заплутавшей в ночи.
Что тебе эти письма чужие?
Голос чувств отзвенел и угас.
Так зачем твои крылья большие
Бьют стекло в этот утренний час?
О, какая упорная птица –
Все стучит и стучит в тишине.
Или вестью какой поделиться
Прилетела сегодня ко мне?
Тайн природы не ведомы лица,
День грядущий – за утренней мглой…
Вот бы так же когда-нибудь птица
В дом стучала, покинутый мной.
* * *
Учебники, прочитанные мной,
Усваивались поздно или рано,
Но тот, что называется войной,
Осмысливал я по отцовским ранам,
По надписям, кричавшим со стены,
Меня и мать пугавшим ежечасно:
«При артобстреле сторона опасна», —
Читали мы в учебнике войны.
Была ли где спокойной сторона,
Когда на каждой раме — белый пластырь,
А по проулкам бродит смерть, как пастырь,
И новых жертв бормочет имена…
Учебники, прочитанные мной,
Дышали созиданьем и свободой —
Но варварству и смерти был в угоду
Учебник, называемый войной…
Учебник, называемый войной…
Я проходил последнюю страницу
По лицам тех — стремившихся в столицу,
Мечтавших ниц повергнуть город мой;
Я помню их: вполроста над стеной —
С линейкой, мастерком и ватерпасом
Пленённые герои «высшей расы»
Стояли в пыльных френчах предо мной:
Они латали бреши пустырей —
Песок с цементом был намешан густо…
Пленённые потомки Заратустры
Ковали возвращение на Рейн…
Учебники, прочитанные мной,
Стареют, как и всё стареет в мире,
Но сталью может зазвучать и лира
И прозвучать набатом над войной.
* * *
Что в криках твоих, беспокойная птица?..–
И бьешься, и стонешь всю ночь напролет.
Давно за плечами осталась граница,
Пора бы забыть перелет.
Никто не остался на дальней чужбине,
Никто не погиб, не пропал, не отстал –
Так что же тебя беспокоит доныне,
Какая изводит тоска?
Чутьём материнским ты слышишь, быть может,
Сигнал приближения часа потерь…
И мирная ночь все сильнее тревожит
Несчастную птицу теперь.
Гнездо и семейство пока еще целы,
Свободы и пищи хватает пока,
Но чья-то рука протирает прицелы
И гладит приклада бока.
Яснее видны боевые зарницы
За дальним приделом в преддверии дня.
И бьется всю ночь беспокойная птица,
И сон покидает меня.
СОСНЫ
Так быстро дни летят за днями,
А всё забыть я не могу:
Стихией вырванный с корнями,
Лежал сосняк на берегу.
Горел закат над полем брани –
Событий горестных причал
Весь искорежен, весь изранен,
Неузнаваемый, молчал.
А там, за мёртвыми стволами,
Не отводя от павших взор,
Стоял, не сломленный ветрами,
Спасённый бор.
* * *
Эти взгляды скорбные пойму —
Каждый взгляд в душе тревогу множит:
Поколенье вынесших войну
На коленях славный путь итожит;
И, взывая к милости Христа,
Всё поклон творит неутомимо,
Осенив знамением креста
Толпы, проносящиеся мимо.
Помнит свет победного огня —
Пела жизнь, вином алела скатерть…
Скорбным духом обдаёт меня
Эта нескончаемая паперть.
Не под грузом боевых наград
Поколение свои сгибает спины;
Дней позора Родины парад –
Действия замедленного мины.
* * *
Я в прошлой жизни был, наверно, птицей:
Кому еще из живности дано
За облака безудержно стремиться
От суеты, наскучившей давно?
За облака, где бродит разряженье
И каждой клетке обновляет кровь
Неутомимым вирусом движенья,
Ежевесенне поражая вновь.
Тогда сопротивление нелепо!
Как жертву у судьбы на поводу,
Меня опять заманивает небо,
И нетерпенье гложет на ходу.
И там границы драмы и бурлеска
Теряются в бескрайности красот,
Но только жизни нищеты и блеска
Не различить с заоблачных высот.
В ЛУННУЮ НОЧЬ
Вновь тайны сокрытой полна,
Раскинулась полночь тревожно;
Тишком, воровато, острожно
С оглядкой крадётся Луна:
Какую бы душу поймать,
Извлечь, как занозу, из тела,
Под скальпелем мысли понять,
Чего она в жизни хотела…
Нигде не оставит следов
Луны запылённый протектор,
Но шарить повсюду готов
Лучей отражённых прожектор:
Земле под его колпаком
В безоблачной шири не спится,
В бессоннице трут кулаком
Деревья густые ресницы.
Предчувствий безрадостных зуд
Всех сущих грызёт с постоянством.
И чёрные мысли ползут,
Собой заполняя пространство.
СТАРЫЕ ГАЗЕТЫ
Разбираю старые газеты,
Вспоминаю давние задачи –
Новые сейчас на них ответы,
Словно и не может быть иначе.
Видно, время проявляет свойство
Суть момента прикрывать руками.
Снова в ясный полдень беспокойство
Серыми находит облаками.
НАД НЕВОЙ
Вы – на том берегу… На этом – мы…
Наблюдая Невы течение,
Невозможно не быть поэтами,
От обычного в отречении.
Наших зданий фасады пышными
Лишь безумный назвать осмелится…
Стали кони со львами – лишними,
Шпили с портиками – безделицей.
Только зря ли с петровским ботиком
В играх тешились волны невские?..
Язычки их, острее кортика,
Подбивали на мысли дерзкие,
Молодых завлекая бликами,
Обещаниями-вспышками;
В Петербурге не стать великими –
Преднамеренно стать лишними.
В отречении от обычного,
Устремлённые в выси Горние,
Примеряем своё личное
На всевечное, на просторное.
Поясок экватора тесен нам:
В бесконечность полёт мыслится,
Прорастая строкой песенной,
Проплывая вид;ньем близ лица.
Без микробов плывёт, без вирусов
В запредельщину допапирусов,
Мнимолётностью плюсов-минусов
Игнорируя шкалы-лимбусы.
За вид;ньем плывут вид;ния,
Искажающие в;дение
Всей истории поведения
Провид;ния и пров;дения.
Нет, не пусту быть граду: попросту
Над Невой силуэты рвутся ввысь,
Подминая ковры возраста
Там, где правили волк да рысь.
ЦВЕТЫ НА КАМНЕ
Светлой памяти моей матери –
Милицы Владимировны Тржцинской
1.
Над тобой уже не властно время –
Ни сединок новых, ни морщин.
Мне ж нести несуетное бремя
Истомивших сердце годовщин.
Для тебя все в прошлом… Я листаю
Жизнь твою как том календаря,
И событий пестрокрылых стаю
Высветляет памяти заря.
И, незримой связанные нитью,
За пределом видимости, мы
Вновь спешим друг к другу по наитью
Через версты непроглядной тьмы.
Пребываем в разных измереньях,
На частотах разных говорим,
И над миром вечного забвенья
Каждый – по раздельности – парим.
2.
Жгу костер в этот памятный час –
Пусть он станет огнем ритуала:
В этот час ты покинула нас,
В этот час тебя с нами не стало.
Так с языческих давних времен
Поминали костром уходящих,
Только я буду с этим огнем
Не в прошедшем с тобой – в настоящем.
Будем мы этой ночью одни,
И души твоей белая птица
На мои отзовется огни
И вблизи от меня приземлится.
Синий дым, черный год, серый свет,
Задремавших садов многоцветье…
В кровь изранена в терниях лет
Безотчетная вера в бессмертье.
3.
Когда на дальних перекрестках
Внегалактических дорог
В обличье новом, в звездных блестках
Земной забывшие порог,
Друг друга мы однажды встретим
В ушедшем сонмище людском –
Как нашу встречу мы отметим
В пространстве вечном и пустом?
Быть может, в новые сосуды
Мы души наши перельем
И новый круг житейских буден
Прочертим заново вдвоем?
И, как уже бывало с нами,
В какой-то перекрестный час,
Перемежая явь со снами,
Пронзят воспоминанья нас,
И станут сердце рвать истошно,
Как ястреб жертву на куски,
И наше будущее в прошлом
Зайдется в крике от тоски.
4.
Я голову в молчаньи преклонил
Пред образом единственной на свете,
Которую сильнее всех любил…
Лик материнский и без нимба светел.
До Господа не дорасти вовек,
Не досмотреть картину ожиданий,
Не дооткрыть усталых наших век
До мига подтверждения преданий.
И вновь момент критичен и велик,
И вновь опасность взмыла над кормою.
Соломинка моя – твой светлый лик,
Который и на дно пойдет со мною.
МАРШ ШОПЕНА
Этих звуков мост разъёмный,
Мост подъёмный, мост цепной
Горькой скорби неуёмной
И печали неземной,
Мост нестойкий, ломкий, зыбкий
Слабым следом на песке,
Дальним отблеском улыбки,
Нервной жилкой на виске,
Ниоткуда мост летящий,
Мост, зовущий в никуда –
Знак прощания щемящий
Сквозь прозрачные года.
* * *
В соборе старого альбома,
Где полусумрак, полутишь
Полупокинутого дома, –
Там ты стоишь.
Тревожны гулкие страницы
Собора канувших времён.
Неулетающие птицы
Родных имён.
И переходят изначально
Простые лица в образа.
И потому глядят печально
Твои глаза…
* * *
Не спрашивай, о чём под звуки скрипки соло,
Несущиеся в сад из дальнего окна,
Я думаю, когда вокруг осенне голо
И горькая во всём потерянность видна.
И сердце вдруг замрёт, комок застрянет в горле –
Вот-вот последний лист с берёзы упадёт…
Что этих звуков может быть нерукотворней –
Пусть даже скрипача рука смычок ведет…
Небесных звуков нить летит туда,где купы
Почти обнажены, где – знаю – ни души;
Не спрашивай, о чём… Слова на чувства скупы…
Гармонию потерь нарушить не спеши.
УХОДИТ ЛЕТО
Доносит ветер фразы с лодок,
Привет прощальный лета сладок;
Накидки лёгкие молодок –
Обёртки сладких шоколадок.
Как поплавки рыбачьей сети,
Белеют чаек вереницы.
Неумолкающие дети –
Неотлетающие птицы.
Песок горяч. И горечь гложет
При мысли: вот уходит лето
И с ним уходит праздник света
И кто-нибудь из нас, быть может.
* * *
Распахнуто окно в осенний сад…
Аккорды плавные из комнаты несутся.
Давай уйдём на двадцать лет назад
И нас ещё утраты не коснутся.
О, эта власть мелодии простой!
Какая в ней чарующая сила –
Любви и счастья звуковой настой…
А жизнь прошла, как сон,и не спросила,
C каким итогом наш любимый сад
Сейчас молчит и музыке внимает,
И он молчит, как двадцать лет назад,
Как и тогда: молчит и понимает…
Аккорды светлые летят, как листья, в сад…
РОДНЫЕ ЛИЦА
Анатолию Вадимовичу
Доливо-Добровольскому
Ещё мы здесь… Сквозь стёкла старых рам
Привычной жизни проникают звуки
Начала дня арпеджио и гамм –
Все эти лязги, скрежеты и стуки.
Мы здесь… Но те – глядят с высоких стен,
С портретов охраняя дух жилища –
В борьбе мировоззренческих систем
Они ушли, а мы всё так же ищем
Прямой Ответ на Основной Вопрос,
Нам жизни нет без этого ответа –
Двадцатый век, как видно, не дорос,
А двадцать первый – как тоннель без света;
Но, чуть заметен, в нём мерцает свет
И наша жизнь его мерцаньем длится:
Из прошлого немеркнущий Завет –
С высоких стен взыскующие лица.
КАМНИ НА ДАМБЕ
Упираясь лучами в щербатую ленту бетона,
Солнце вставало над Волгой из-за Костромы;
Юрьевецкая пристань изгибом дуги камертона
Над волнами дремала в оправе лесной бахромы.
Солнце взглядом по дамбе скользнуло
невольно – и словно
Взгляд его зацепился за острые кромки камней,
Выдававших и видом, и сутью своей безусловно,
Что взросли они, вспоены соком военных корней.
И Светило припомнило: – Я уже видело эти
Островерхие камни; как чирья на коже земной,
Прорастали они на цветущей и юной планете –
На прекрасной планете, пока ещё лишь на одной.
Невозможно понять, что же там, на Земле, происходит:
Я слежу за телами, летящими вместе со мной,
Но чудовищ стальных, как на этой Земле,не находит
Растревоженный взгляд, продираясь сквозь космос немой.
Подозрение есть, но оно подтвердится не сразу,
Что на этой планете, единственной в нашем краю,
Не знакомый Вселенной воинственный действует разум,
Как гадёныш, яйца оболочку прорвавший свою.
На малютке-Земле вновь я вижу камней нагноенья,
Чует сердце моё – неспроста это,ох, неспроста…
Дочь-Земля! Если ты не найдёшь исцеленья –
Нам для связи с мирами другого не видеть моста…
Поднимаясь над Волгой, заметило Солнце: на дамбе,
Рядом с местом, где волны весной проточили проран,
Очень буднично, просто, не так, как актёры на рампе,
Пацану о камнях говорил фронтовик – ветеран…
И в глазах пацана — кинолент замелькавшие кадры:
Тотчас ожили камни – и вновь на свои рубежи
Протянулись от дамбы, и надолбы в схемах и картах
Прочертили страну многоточием острых вершин…
– Пролетели года, времена миновали лихие…
Эти камни, что видишь сегодня ты перед собой,
Устояли в борьбе с необузданной силой стихии,
Как на фронте бойцы, они первыми приняли бой.
Их корить не спеши, что они безобразною грудой
В плавном росчерке дамбы – немыслимо злой диссонанс:
Ведь таким, как они – неотёсанным, острым и грубым
Мы обязаны жизнью… Они постояли за нас…
ПОСЛЕДНИЙ ГЕРОЙ
Что на судьбу копить обиды…
В сужденьях – только в них! – вольны,
Катят в колясках инвалиды
Давно оконченной войны.
Блестит на солнце никель спицы
И ярким всплеском бьёт в глаза
Ему, которому не спится
Уже который бой назад…
Ушли в предания сраженья,
Но тянет вновь на пересуд
Проклятый вирус пораженья –
Переосмысливанья зуд.
Кто победил, а кто повержен –
Уже и сам не разберёт
Когда-то бывший громовержен
В порыве праведном народ.
Кто в рукопашной первым ранен,
Кто в первый час попал в полон,
Кто первым пал на поле брани
В непримиримости сторон –
О них теперь не понаслышке
Историк – старец и юнец –
Отыщет справки в толстой книжке
Иль в тонком «Деле», наконец.
Былой войны первопроходцы,
На острие слепой стрелы
Их выпускали полководцы
Громить полки чужой страны.
Но те, последние, которым
Война всё шлёт за счётом счёт…
К каким неведомым конторам
Их прикрепили на учёт?!.
Кто Он, последний – саном тронным
При жизни будет окрылён,
Иль канет в жертвенник бездомным
Постперестроечных времён?..
Его судьба – товар на вынос,
Последний памятник волны,
Которой всемогущий Гиннес
Замкнёт историю войны…
РОССИЯ
В тебе, в твоих глубинных генах
Судьбой заложена давно
Мечта о светлых переменах,
Которым сбыться не дано.
Мечта блистательной зарницей
Сверкает ярко вдалеке
И пропадает вслед за птицей,
Вспорхнувшей с ветки налегке;
Навязчивость мечты опасна
Как неподъёмная сума:
Недосягаемо прекрасна,
Она сведёт тебя с ума.
Летим к мечте… Трещит упряжка…
Овраги, рытвины, кусты…
Хитро подмигивает Пряжка
И волком щерятся «Кресты».
ЖЗЛ
Жизни есть и наши, и чужие,
Наших и прекрасней, и лютей,
Временем замечены – Большие
Жизни Замечательных Людей.
Человек, характером – старатель,
Так решил у смерти на краю:
Подвести под общий знаменатель
Жизни – и чужие, и – свою.
Числился в числителе на полке
Славных биографий книгоряд:
Человек за годы жизни долгой
Собирал на крохи из зарплат.
В стеллажах с бездонностью копилки –
Отпечатки судеб и времён:
Прошлых жизней тёплые затылки,
Вздохи неба в шелесте знамён,
Вечной жизни тайны первородства
Так и не разгаданный секрет…
Человек искал с другими сходства,
На века оставившими след.
Высшей пробы общности нетленной –
Жертвенностью правой и святой,
Держится Земля – цветок Вселенной
Стебельком под каменной пятой,
Жертвенность во славу и во имя
Ложных или истинных идей…
Каждого с деяньями своими
Ждет Голгофа неба и людей.
Человек, расставшись с жизнью этой,
Всё увидев с новой стороны,
Упадёт истершейся монетой
В необъятный жертвенник страны.
КРЫЛАТОЕ СЕРДЦЕ
Снова яростный ветер на крыши
Напирает и злобно ревёт,
И поймёт его тот, кто расслышит
В этом рёве призывы: вперёд!
Но куда, за какие приделы,
За какие границы зовёт,
И узнает ли небо пределы
Неземным этим кличам: вперёд!
Сколько шару земному вертеться
Вкруг наклонной оси суждено –
Беспокойно крылатое сердце
Вслед за ветром умчится в окно,
В бесконечно кипящем просторе
Сквозь лохмотья изодранных туч
Все вулканы страданий и горя
Различит из-за облачных круч.
И подводит итоги минута:
Завершая свободный полёт
В тёмный кратер, где плохо кому-то,
Сердце Фениксом вновь восстаёт
В миг заветный – ни поздно, ни рано,
По вселенским сверяясь часам,
Чтобы к новым мертвеющим ранам
По ревущим лететь небесам.
* * *
У истока певучей реки,
О могучих мечтаюшей струях –
Звук один извлеки – изреки,
Что измыслить хотелось на струнах:
Будут в нём и кипящий партер,
И балкона гремящая лава,
И над сонмом угрюмых химер
Отрешённо плывущая слава,
Хрусталя чуть приметная дрожь –
Дрожь от нервов или от озноба,
И в гламурной косметике ложь,
И на нет исходящая злоба…
Царский бархат и мрамор восславь,
И худую — в заплатах — котомку –
Всё в одном помяни и оставь
Восходящему с солнцем потомку…
* * *
И ты, моя страна, и ты, её народ,
Умрёшь и оживёшь, пройдя сквозь этот год…
Вл. Ходасевич
Нам участь странная и горькая дана:
Пройти от гибели до торжества зерна.
Как зёрна падают, так падает народ
И ниву Родины снедает недород
И рану давнюю не в силах скрыть межа —
В лучах грядущих зорь она дымит, свежа,
И сеятель идёт, в который раз уже…
Под ветром перемен зерно легло в меже.
ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО
Быть может, не тому
Мы поклонялись богу –
Быть может, потому
Теряли мы дорогу.
Быть может, оттого
Грубели наши души,
Что более всего
Мы не умели слушать;
Мы думали: само
Пройдёт лихое время,
Но в тяжкое оно
Переродилось бремя.
Мы ждали от других
Отваги и геройства,
Не находя в своих
Запасах эти свойства.
Металась на нуле
Отметка черновая
И падала к земле
На графике кривая.
Летели в темь и глушь
Надежды и партнёры
И с ними – наших душ
Творцы и гувернёры.
Набита на скрижаль
Привычка повторяться;
Истории спираль
Не хочет выпрямляться.
* * *
Лошадь в яблоках раздора
Бьёт копытом, чует: время!
Скоро – свара! Споры спора
С сапога сбивает стремя.
Лошадь в яблоках раздора
Лезет прямо в палисадник,
Горизонт скрывает шора,
Шпорой больно колет всадник.
Грозный всадник с булавою
Едет вдоль лугов и пашен,
Над плечами головою
Неимеющейся страшен.
То отчётливей виденье,
То виденье пропадает
И такое поведенье
Население пугает.
Тонко всхлипывает зяблик.
В ржавых пятнах помидоры.
Нет ни лошади, ни яблок –
Лишь одни кругом раздоры
* * *
Не смерти страшиться Россией дышащим –
бессмертья
В глухом бездорожье учений о благе
народном,
В извечности пустопорожних речей,
в круговерти
Безудержной мысли о крови, о бунте
голодном.
Бессмертье – с бессильем понять
и измерить аршином –
Сиамский близнец гениального с глупым,
уродец,
Безжизненный отсвет луны над
безлюдной вершиной,
Без капли живительной влаги бездонный
колодец.
Не тройка, не птица… Россия –
на автопилоте
В лучах заходящего солнца надежды
и славы…
Душе уступая, послушно бессмертие
плоти
Уходит за рамки бесцельного в ложной
оправе.
КАПЛИ РОСЫ
Равнодушны сороки-воровки
К чудодействам в рассветном лесу:
Паутинок тугие верёвки
Сушат капли росы на весу.
Неограненных капель алмазы
Торопливой ладонью не тронь –
В них, пронизанных солнцем, не сразу
Притаившийся вспыхнет огонь:
Словно отзвук из далей Вселенной,
Одолевший космический мрак,
Луч, преломленный каплей смиренной,
Не найдёт адресата никак.
Я приму тебя, ранний посланник,
Не беги от свиданья со мной:
Все мы – братья, и каждый – странник,
Ты – космический, я – земной.
Нас связала такая малость:
Хоть росинок кругом не счесть –
Счастлив я, что мне эта досталась,
Что мы с нею сегодня есть…
Где богатство дороже и чище,
За которым – ни крови, ни слёз?
Не его ли так долго ищет
Эта пара старых берёз?..
ЗАКЛИНАНИЕ
Мы не умрём поодиночке…
На диске жизненного круга
Нас означающие точки
Координируют друг друга:
Подобно целям на экране,
То движемся, то станем разом,
Но до сих пор к опасной грани
Не нас подводит высший разум –
Другие жертвы на закланье
Слетают буквами из строчки,
Шепча всё то же заклинанье –
Мы не умрём поодиночке…
И между дел и мыслей между,
Как между гнёздами рулетки,
Мы водим за руку надежду,
Как на прогулке – малолетку.
И как звено одной цепочки –
Звено последнего секрета
Связует нас на грани света:
Мы не умрём поодиночке…
ДОТ В ОКРУЖЕНИИ
Давно развеян дым сраженья,
Давно умолк сраженья гром…
По всем законам окруженья
Цепь замыкает новый дом:
Красивый дом… Многоэтажный…
Дай знак ; и ринется вперёд…
Такой нахраписто отважный,
Что только оторопь берёт…
В его чертах смешались стили,
Эпохи, нравы, времена…
Стоянку к ДОТу примостили
С вершин сошедши, племена…
Да, карта мира устарела
И ветер с Запада ; не тот,
Но ДОТ без сектора обстрела ;
Уже давно не тот Федот…
Что горше может быть позора
Стать окружённым без борьбы…
Ушли из сектора обзора
Холмов покатые горбы,
Ушли поля, ушли опушки,
Ушли Славянки берега,
Где каждый камушек ; на мушке
В предощущении врага,
Ушли кустарник с перелеском
И осыпающийся склон…
Вслед за послышавшимся всплескам
Не льнёт к прицелам гарнизон.
Кольцо домов всё уже, уже…
Под мирным небом взят в полон.
Встал в охранение снаружи
Стеклобетонный Вавилон.
А ДОТ ; ветшает неторопко
В крушенье мелочных забот…
Но на макушке ; водки стопка
Во дни родительских суббот.