(Посв. памяти А. Ф. Гильфердинга[1]).
I.
В расписных санях, ковром покрытых,
Нараспашку, в бурке боевой,
Казимир, круль польский, мчится в Краков
С молодой, веселою женой.
[130]
К ночи он домой спешит с охоты;
Позвонки бренчат на хомутах;
Впереди, на всем скаку, не видно,
Кто трубит, вздымая снежный прах;
Позади, в санях несется свита…
Ясный месяц выглянул едва…
Из саней торчат собачьи морды,
Свесилась оленья голова…
Казимир на пир спешит с охоты;
В новом замке ждут его давно
Воеводы, шляхта, краковянки,
Музыка, и танцы, и вино.
Но не в духе круль: насупил брови,
На морозе дышит горячо…—
Королева с ласкою склонилась
На его могучее плечо…
— Что с тобою, государь мой?! друг мой!?
У тебя такой сердитый вид…
Или ты охотой недоволен?
Или мною? — на меня сердит?..
[131]
— «Хороши мы!» молвил он с досадой,—
«Хороши мы! Голодает край,
Хлопы мрут, — а мы и не слыхали,
Что у нас в краю неурожай!..
Погляди-ка, едет ли за нами
Тот гусляр, что встретили мы там…
Пусть-ка он споет магнатам нашим
То, что спьяна пел он лесникам!»…
Мчатся кони, резче раздается
Звук рогов и топот, — и встает
Над заснувшим Краковом зубчатой
Башни тень, с огнями у ворот.
II.
В замке светят фонари и лампы,
Музыка и пир идет горой;
Казимир сидит в полукафтанье,
Подпирает бороду рукой.
Борода вперед выходит клином,
Волосы подстрижены в кружок…
[132]
Перед ним с вином стоит на блюде,
В золотой оправе, турий рог;
Позади, — в чешуйчатых кольчугах
Стражников колеблющийся строй… —
Над его бровями дума бродит,
Точно тень от тучи грозовой.
Утомилась пляской королева, —
Дышит зноем молодая грудь,
Пышут щеки, светится улыбка:
— Государь мой, веселее будь!..
«Гусляра вели позвать, покуда
Гости не успели задремать.» —
И к гостям идет она, и гости —
— Гусляра, кричат, скорей позвать! —
III.
Стихли трубы, бубны и цимбалы;
И, венгерским жажду утоля,
Чинно сели под столбами залы
Воеводы, гости короля.
[133]
А у ног хозяйки — королевы,
Не на табуретах и скамьях,
На ступеньках трона сели панны,
С розовой усмешкой на устах.
Ждут…— И вот на праздник королевский
Сквозь толпу идет, как на базар,
В серой свитке, в обуви ремянной,
Из народа вызванный гусляр.
От него надворной веет стужей,
Искры снега тают в волосах,
И, как тень, лежит румянец сизый
На его обветренных щеках.
Низко перед царственной четою
Преклонясь косматой головой,
На ремнях повиснувшие гусли
Поддержал он левою рукой,
Правую подобострастно к сердцу
Он прижал, отдав поклон гостям…
— «Начинай!» — и дрогнувшие пальцы
Звонко пробежали по струнам.
[134]
Подмигнул король своей супруге,
Гости брови подняли… гусляр
Затянул про славные походы
На соседей,— немцев и татар…
Не успел он кончить этой песни,—
Крики: «Vivat!» огласили зал…—
Только круль махнул рукой, нахмурясь:
Дескать, песни эти я слыхал!
— «Пой другую!» — и, потупив очи,
Прославлять стал молодой певец
Молодость и чары королевы,
И любовь — щедрот её венец.
Не успел он кончить этой песни,—
Крики: «Vivat!» огласили зал…—
Только круль сердито сдвинул брови:
Дескать, песни эти я слыхал!
«Каждый шляхтич» — молвил он,— «поет их
На ухо возлюбленной своей;
Спой мне песню ту, что пел ты в хате
Лесника, — та будет поновей…
[135]
Да не бойся!»—
Но гусляр, как будто
К пытке присужденный, побледнел…
И, как пленник, дико озираясь,
Заунывным голосом запел:
«Ой, вы, хлопы, ой, вы, Божьи люди!
Не враги трубят в победный рог,
По пустым полям шагает голод
И, кого ни встретит,— валит с ног.
Продает за пуд муки корову,
Продает последнего конька…
Ой, не плачь, родная, по ребенке!—
Грудь твоя давно без молока.
Ой, не плачь ты, хлопец, по девчине!—
По весне, авось, помрешь и ты…
Уж растут, — должно-быть к урожаю,—
На кладбищах новые кресты…
Уж на хлеб,— должно-быть к урожаю,—
Цены, что ни день, растут, растут…
Только паны потирают руки,—
Выгодно свой хлебец продают»…
[136]
Не успел он кончить этой песни:
«Правда ли?!» вдруг вскрикнул Казимир,
И привстал, и, в гневе, весь багровый,
Озирает онемевший пир…
Поднялись… дрожат… бледнеют гости.
«Что же вы не славите певца?!
Божья правда шла с ним из народа —
И дошла до нашего лица…
Завтра же, в подрыв корысти вашей,
Я мои амбары отопру…
Вы… лжецы! глядите: я, король ваш,
Кланяюсь, за правду, гусляру!..»
И, певцу поклон отвесив, вышел
Казимир,— и пир его притих…
«Хлопский круль!» в сенях бормочут паны…
«Хлопский круль!» лепечут жены их.
Онемел гусляр, поник, не слышит
Ни угроз, ни ропота кругом…
Гнев Великого велик был, страшен —
И отраден, как в засуху гром!