1
Бездна памяти, расширяющаяся Вселенная,
вся из края в край обжитая и заселённая,
вместе с вьюгами, снегопадами и метелями,
как реликтовый лес не вянущий, вся зелёная.
Бездна памяти, беспредельное мироздание,
расходящиеся галактики и туманности,
где всё давнее
только чётче и первозданнее,
очевиднее и яснее до самой малости.
Расширяющаяся Вселенная нашей памяти.
Гулкой вечностью дышит небо её вечернее.
И когда наши звёзды,
здесь умирая,
падают,
в небе памяти загорается их свечение.
И уходят они всё дальше путями млечными,
и, хранимое небом памяти, её безднами,
всё земное моё
ушедшее и минувшее
с высоты на меня очами глядит небесными.
И звучат, почти как земные, только
пронзительней,
погребальные марши, колокола венчальные,
и чем дальше даль, тем смиреннее
и просительней
эти вечные очи, эти глаза печальные.
Бездна памяти, ты как моря вода зелёная,
где волна к волне, всё уходит и отдаляется,
но вода, увы, слишком горькая и солёная,
пьёшь и пьёшь её, а всё жажда не утоляется.
И опять стоишь возле этой безлюдной пристани,
одиноко под небесами ночными тёмными,
и глядишь туда всё внимательнее и пристальней,
ещё миг один — и руками коснёшься тёплыми.
2
Небо памяти, ты с годами всё идилличнее,
как наивный рисунок, проще и простодушнее.
Умудрённый мастер с холста удаляет лишнее,
и становится фон прозрачнее и воздушнее.
Надвигается море, щедро позолоченное,
серебристая ель по небу летит рассветному.
Забывается слишком пасмурное и чёрное,
уступая место солнечному и светлому.
Словно тихим осенним светом душа наполнилась,
и, как сон, её омывает теченье тёплое.
И не то что бы всё дурное уже не помнилось,
просто чаще припоминается что-то доброе.
Это странное и могучее свойство памяти,
порождённое зрелым опытом, а не робостью, —
постепенно
воспоминанья взрывоопасные
то забавной, а то смешной вытеснять
подробностью.
И всё чаще мы, оставляя как бы за скобками
и беду, и боль, и мучения все, и тяготы,
вспоминаем уже не лес, побитый осколками,
а какие там летом сладкие были ягоды.
Вспоминается спирт и брага, пирушка давняя,
а не степь, где тебя бураны валили зимние,
и не бинт в крови, и не коечка госпитальная,
а та нянечка над тобою — глазищи синие.
Вспоминаются губы, руки и плечи хрупкие,
и приходит на память всякая мелочь разная.
И бредут по земле ничейной ромашки крупные,
и пылает на минном поле клубника красная.
3
Небо памяти, идиллический луг с ромашками,
над которым сияет солнце и птица кружится,
но от первого же движенья неосторожного
сразу вдребезги разлетается всё и рушится.
И навзрыд,
раздирая душу,
клокочут заново
те взрывные воспоминанья, почти забытые.
И в глазах потемневших дымное дышит зарево,
и по ровному белому полю идут убитые.
Прикипают к ледовой корке ладони потные.
Под руками перегревается сталь калёная…
И стоят на столе стаканы, до края полные,
и течёт по щеке небритой слеза солёная.