Да пребудут прибыток и сила
В том крестьянском дому до конца.
Его крыша меня приютила,
Не от неба – от бед оградила,
Без него моего нет лица.
Славлю балки его и стропила,
Как железо, тяжёлый каштан.
Червоточиной время точило
Его стены.
Войною когтило
Душу дома,
Да выжил чудила,
Хлебосол, балагур, великан!
Так пускай же огонь веселится,
Освещая могучие лица
Молчаливых, усталых мужчин.
Приспущены женщин ресницы,
Веретёна кружат. Золотится
Старый дедовский добрый камин.
Дым очажий во мне и поныне.
Он со мной. Он в крови у меня,
Обжитой, горьковатый и синий.
…Дом стоял на широкой хребтине,
Как седло на спине у коня.
Двор округлый, подобие чаши,
Алычою да сливой обсажен,
Под орешней раскидиста тень.
Мытый ливнями череп лошажий,
Он на кол на плетнёвый насажен,
Нахлобучен, надет набекрень.
Неба мало столетнему грабу.
Тянет яблоня мшистую лапу,
Ядра яблок бодают балкон.
По накрапу узнай, по накрапу
И на щёлканье, и на звон
Зрелый плод. Он румяней и круче.
Чаще в полдень звездою падучей
Детству под ноги рушится он.
Тёплый вечер и сумрак лиловый.
Блеют козы. Мычит корова.
К ней хозяйка подходит с ведром,
Осторожно ласкает имя,
Гладит тёплое, круглое вымя,
Протирает, как щёткой, хвостом.
Жадно пальцы сосцы зажали.
Зазвенели, потом зажужжали
Струйки синего молока.
…Я не знаю, что это значит:
Храп коня или лай собачий
Всё мне слышится издалека.
И когда мне теперь неуютно,
И какая-то горечь подспудно
Лезет горлом, сжимает виски,
Глядя в тёплую темень ночную,
Тихо-тихо сквозь зубы шепчу я:
– Милый дедушкин дом, помоги!
Помоги мне. Неужто напрасно?
Или чем-нибудь веку опасна
Родниковая ранняя рань?
Дай мне силы раздвинуть плечи,
Слово вымолвить по-человечьи,
Первородною свежестью грянь!