Въ грусти была по отъѣздѣ Улиса всегдашней Калипса,
И безсмертье свое, тоскуя, нещастьемъ имѣла.
Пѣсни въ пещерѣ ея ужъ не были болѣе слышны:
Нимфы служащія ей не смѣли ей молвить ни сдова.
Часто гуляла она одна въ муравахъ цвѣтоносныхъ,
Коими вѣчна весна весь островъ ея окружала.
Но мѣста прекрасныя ей не смягчали злой грусти.
И Улиса въ нихъ бывшаго къ вящей тоскѣ ей вображали.
Часто была она на брегахъ морскихъ не подвижна:
Часто сіи брега орошала Калипса слезами.
Зря непрестанно въ страну, гдѣ корабль Одиссевъ летящій,
Горды валы попирая, отъ глазъ ея вѣчно сокрылся.
Вдругъ усмотрѣла она остатки погибшаго судиа:
Тамъ по пескамъ изломанны лавки гребецки и веслы;
Тамъ по водамъ кормило, веревки и мачта плывущи.
Послѣ увидѣла двухъ человѣкъ, единаго въ лѣтахъ,
Млада другаго и видомъ любезну подобна Улису;
Тоже приятетво, станъ, бодрость и таже походка геройска:
Тилимахъ сынъ Улисовъ, узнала Богиня въ минуту.
Хоть безсмертны больше смертныхъ познанья имѣютъ:
Не познала Богиня, кто мужъ почтенный былъ съ онымъ;
Вышнія Боги скрываютъ отъ нижнихъ все что изволятъ;
Скрылась Калипсы подъ образомъ Ментора хитро Минерва.
Въ протчемъ Калипсино сердце играло разбитіемъ судна;
Ибо оно ей причиной узрѣти любезнаго образъ.
Будто не зная о немъ Богиня къ пришельцу приходитъ:
Рцы мнѣ, отколѣ ты дерзко коснулся землѣ моей странникъ.
Знай что къ моей ты не можетъ коснуться державѣ безъ казни.
Въ грозныхъ словахъ, сокрывала она веселіе сердца.
Кое противу воли ея во взорахъ сіяло.