1
Помню: широкие губы,
Раскалённый песок
дней,
Подошвы, как рог,
грубые
От касанья гневных камней;
Ропот никнущего камыша
Под бурями первоначальными;
Мать и дед мой – у шалаша,
Под шумными – над головой – пальмами;
С тигром, с вепрем – лихой игры
Первобытное молодечество…
Это – предков моих костры,
Дикое моё младенчество.
2
Я возвращался с долгой ловитвы
С тушею кабана на спине;
Воля преследованья и битвы
Всё ещё клокотала во мне.
Веяли мощные воды Меконга
Свежестью
у песчаных излук,
И солнце гудело вечерним гонгом,
Падая за голубоватый бамбук.
На повороте крутого плёса
Ты мне открылась: смугла, гибка,
Влажные от омовенья косы,
Жёлтая лилия у виска…
Выронили руки тушу и стрелы.
Я видел грудь и белый оскал…
И я, как охотник, настиг твоё тело
На каменистом песке, у скал.
И скоро в ночь унесла река
Жёлтый огонь твоего цветка.
3
Привычные, как старый амулет,
Влачились будни монотонных лет.
Всё реже страсть, когда вечерний дым
Над очагами таял, синь и хмур,
Бросала нас желаньем молодым
На ложе жёсткое кабаньих шкур.
И друг от друга тайну не тая,
Мы оба старились – и ты, и я.
Луну и солнца золотой дракон,
Грозу и тучи – всё двоил Меконг
И мчал к закату, пенясь и крутясь,
Упавших пальм растерзанную вязь.
В водоворот его – всё реже, реже
Забрасывал я тягостные мрежи.
Мы старились. И только ввечеру
Садились снова к общему костру —
Молчать… смотреть, как пляшут наши внуки
И девушки, закинув руки.
За самой юной, самой стройной, круг
Горящих глаз следил – и мы следили…
Когда же, к ночи, всё забыв, наш внук
Её венчал венком из жёлтых лилий —
Мы новый сумрак, мудрый мрак печали
В глазах друг друга в этот час встречали.