1
Есть, есть он, двадцать пятый час,
Не в круглых сутках есть, а в нас,
Есть в нашей памяти о тех,
Кто под траву ушёл, под снег.
Ушёл за свой последний след
Туда, где даже тени нет.
И всё ж, я уверяю вас,
Он в междучасье есть, тот час,
Есть в промежутке том, куда —
Что сутки! — целые года
Вмещаются, как смысл в слова,
И где особенно жива,
И где особенно одна
Земля от высших сфер до дна,
Одна с утра и до утра.
От общей массы до ядра
Мельчайших атомов-частиц,
От скорбных до весёлых лиц
Одна на миллиарды нас…
2
И вот как раз
В тот самый час,
Не знаю, явь ли это, сон,
Но с пьедестала сходит он,
Той вечной памяти солдат,
Из бронзы с головы до пят,
И, верность подвигу храня,
Девчонку ту, что из огня
Он вынес много лет назад,
Баюкая, несёт в детсад
Сквозь Трептов-парк… И там в саду,
Укладывает спать в ряду
Других ребят — о том и речь, —
А рядом с ней кладёт свой меч,
Тот самый, коим искромсал
Громаду свастики, а сам
Тем часом — всё по форме чтоб —
Пилотку уголком на лоб
Хотел подправить, да забыл,
Пилотку ту осколок сбил
Ещё тогда, тогда, тогда…
Года — как за грядой гряда.
Уж скоро вечность будет, как
Сюда пришёл он, в Трептов-парк,
Из тех обугленных равнин,
В одном лице — отец и сын,
В одном лице — жених и муж,
В одном родстве на весь Союз,
Оплакан всюду и любим,
Пришёл и встал, неколебим,
На самый высший в мире пост,
Лицом и подвигом — до звёзд.
3
И вдруг… В горах ли что стряслось!
Земная ль отклонилась ось!
Подвижку ль сделал континент!
А то и просто: в тот момент
Он сам — что тоже может быть —
Такой телесной жаждой жить
Проникся с головы до ног,
Что, хоть и бронзовый, не мог
Он не пойти домой к себе,
Чтоб там размяться на косьбе,
Чтоб там во сне, как наяву,
Обнять жену свою — вдову,
Детей, внучат своих обнять,
А если мать жива, и мать
Обнять и далее идти,
Чтоб службу памяти нести, —
Везде — мосты ли, не мосты —
Узнать: на месте ль все посты
И каково стоится им,
Друзьям-товарищам своим.
В граните, в бронзе, здесь и там,
По деревням, по городам!..
И не забыть зайти притом
И в дальний тот, и в ближний дом,
Зайти на боль от старых ран
И — с ветераном ветеран —
Побыть, горюючи, любя,
И взять отчасти на себя,
На свой на бронзовый магнит
Ту боль, что столько лет болит.
Взять, как берёт громоотвод.
4
Что ж, и такой вот поворот
Возможен здесь.
Но в этот раз
Он от берлинских новых штрасс,
Стараясь больше по прямой,
Не на восход идёт, домой,
А на заход — в ту сторону,
Откуда ох как он в войну,
На том пожаре мировом,
Подмоги ждал в сорок втором,
Ждал: да когда ж он, второй фронт?!
Ждал год… И два… И третий год…
А если кровью мерить — век.
Зато, когда второй Дюнкерк
Назрел в Арденнах, — он не ждал
И миру мир принёс не в дар,
А в память, чтоб его беречь.
Об этом, собственно, и речь
И в этом смысл всего того,
Что так встревожило его
Теперь.
И он к Па-де-Кале
Идёт не как скала к скале,
А к человеку — человек.
Всё тем же курсом — на Дюнкерк,
Всё с тем же чувством, как тогда…
Года — как за грядой гряда.
Шаги — как за волной волна.
Поводырём ему — луна
И голос всех отважных тех,
Кто под траву ушёл, под снег.
Там, на второй передовой.
5
И вот уж голос их травой
Восходит у его сапог:
«Спасибо, что тогда помог
И что пришёл сюда сейчас.
Остановись, послушай нас,
У наших надмогильных плит.
Не всем же — бронза и гранит,
Не всем же — память во весь рост,
Лицом на зюйд, на вест, на ост…
Не всем. Поскольку знаем: всем
В пределах даже двух систем
Не хватит камня и литья,
Чтоб всех поднять из забытья.
А хватит — тесно будет им
От нас, от каменных, живым —
Так много здесь погибших нас,
Парней, шагнувших за Ла-Манш.
Но трижды больше ваших там —
По всем дорогам на Потсдам,
Да что там трижды — во сто крат.
Спасибо вам за Сталинград.
За Курск, за Днепр, за встречный тот
Удар с привисленских высот.
Когда б не вы — нам всем каюк!
Вот почему ты вправе, друг,
Стоять, как ты сейчас стоишь,
Чтоб Лондон видел и Париж,
Чтоб запад знал и знал восток,
Какой ты памятью высок,
И что тебе ещё расти.
Пусть будет так. Но ты учти,
Нам тоже не одни холмы.
Мы — прах не просто, почва — мы.
Ты — у вершин, мы — у корней.
Тебе — видней. А нам — больней.
И тяжелей день ото дня.
Кто там сказал: «В тени огня!»
Кто там сказал: «В тени ракет!»
Да будь он трижды президент,
Безумец он. Иди к нему
И подскажи его уму:
В такой тени, в огне таком,
Чуть что, всё небо — кувырком.
И вся земля — как головня.
В предчувствии того огня
Болят все кладбища — скажи, —
Окопы все и рубежи
Болят на весь двадцатый век,
Как перед бурей у калек
Болят обрубки ног и рук…
Нельзя — скажи — на третий круг
За крайний край, за Рубикон
Нельзя! И это — как закон,
Как просьба всех корней и губ…
Квадрат огня, теперь он — куб,
Теперь он больше, чем сама
Земля, и больше, чем с ума
Сойти — сойти за ту черту,
Где бездна ловит пустоту,
Где шар земной — как не земной,
Не шар — а череп под луной
Летит — безбров, безглаз, безнос —
И — ни червя… Такой прогноз
Прими как «SOS»,
как наш набат,
Опереди крылатый ад
И упреди как наш посол.
А явь ли это или сон? —
Не так уж важно. Важен мир
Как первый твой ориентир,
Держись его по ходу звёзд.
Тебе опорой — лунный мост
С материка на материк.
Ты по нему иди, старик.
И твёрдо знай: не подведёт…»
6
И — представляете — идёт
Всем исполинам исполин.
В одном лице — отец и сын,
В одном лице — жених и муж,
В одном родстве на весь Союз.
Идёт над бездной, под луной.
Четыре ветра за спиной
В порыве парусных веков, —
И поступь легче облаков.
И ход стремительней луча
Рассветного. А у плеча
На удаленье небольшом
Звезда Полярная с ковшом
По ходу вечности на вест
Перстом указывает: есть,
Есть, есть он, двадцать пятый час!
Уже давно фонарь погас
На башне Эйфеля. Давно
Биг-Бен дозорное окно
Не поднимал из-за спины
И сам давно сошёл с волны…
И вот уж, вот — левей, правей —
Под своды бронзовых бровей
Всплывает мощно берег тот…
Солдат честь флагу отдаёт
По форме всей и лишь потом
Спокойным шагом входит в дом,
Опередив на шаг рассвет.
«Прошу прощенья, президент,
Что рано потревожил вас.
Такой уж — извините — час,
Час памяти. А кто я есть?
Как видите, из бронзы весь,
И никаких таких камней
Вот здесь, за пазухой моей.
Я — чрезвычайней всех послов
И с вами говорю со слов
Не только наших — ваших всех,
Кто под траву ушёл, под снег.
Ушёл за всех живущих вас.
Я двадцать миллионов раз
Там, в полосе военных лет,
Убит. А это, президент,
Не просто цифра в семь нулей.
Представьте в памяти своей —
За миллионом миллион —
Всех тех, кто был испепелён,
Расстрелян, кто ушёл ко дну…
Представьте всех по одному,
Не в общем свете бытия,
А как своё в момент бритья
Лицо и где-то за лицом
Себя представьте мертвецом
Все двадцать миллионов раз.
Представьте: землю рвёт фугас
Не чью-то там, а вашу, здесь,
И кровь течёт фронтально, взресь,
Не где-то там, не где-то там,
А тут, по вашим же цветам,
Течёт и вдоль, и поперёк…
Представьте: Хьюстон и Нью-Йорк
Лежат в руинах, как тогда
Лежали наши города,
Не два — а сотни городов…
Представьте миллионы вдов,
Как муж, как детям их — отец…
И перестаньте ж наконец
Перед лицом моей страны
Махать во имя сатаны
Ракетно-ядерным крестом…
Я не один прошу о том,
То — просьба всех корней и губ:
Квадрат огня, теперь он — куб,
Теперь он больше, чем сама
Земля. И больше, чем с ума
Сойти — сойти за ту черту,
Где бездна ловит пустоту,
Где шар земной — как не земной,
Не шар — а череп под луной,
Как с плеч, летит сквозь чёрный ад.
То — просьба ваших же солдат,
Тех, что в Европе полегли
От родины своей вдали.
Внемлите им как президент.
А сон ли это или нет? —
Судите сами. Мне пора».
7
Играет в парке детвора,
Шумит листвой зелёный вал…
А он стоит, как и стоял,
Тот славной памяти солдат,
Из бронзы с головы до пят.
Девчонка та же — у плеча,
В деснице — молния меча,
И небо вечности у глаз…
Есть, есть он, двадцать пятый час!