На улицы все высыпали (в гробе ль
Увидишь знамения неба!), башен
Летят зубцы, кометы дерзкий шнобель
Вот-вот их клюнет, кровью разукрашен.
Астрологи на крышах, звездочёты —
Трубою тычат в небо, телескопом.
И маги выползли из нор — да что ты! —
Одно светило заклиная скопом.
Уродства с немощами, чёрный саван,
Вскачь из ворот летят. Больными койки
Осёдланы, тут вой и корч гнусавый,
И на гробах иные — как с попойки.
Самоубийцы шляются ночами,
Самих себя перед собою ищут,
Как мётлы, в три погибели, руками
По бездорожью, пыль сметая, рыщут.
Ведь сами пыль. И землю волосами
Устлав, побудут здесь ещё минуту.
И прыгают — чтоб в смерть скорей! — носами
Безжизненными въехав в землю будто.
Но дёргаются вроде. В поле звери
Им слепо рогом протыкают брюхо.
И вытянувшись, словно в смерть поверя,
Они лежат. Шалфей им лезет в ухо.
Год мёртв уже. Опустошён ветрами,
Как мокрое пальто над головою.
И грозы вечные, кружа над нами,
Из бездны в бездну проплывают, воя.
Уже моря, словно желе, застыли.
Повисли корабли на гребнях, крупны,
Гниют униженно, застрявши в иле,
А небеса, как прежде, недоступны.
Мертвы деревья и зимой и летом,
Мертвы навеки, как мертвы предсмертно,
И над дорогами, гнилым скелетом,
Костями-пальцами дрожат манерно.
Кто умер, тот полувстаёт, пытаясь
Сказать хоть слово. Слово улетает.
Где жизнь его? Стекляшками вонзаясь
В пространство, взгляд, летя куда-то, тает.
Кругом лишь тени. Облик их не явлен.
И сны под дверью шастают без шума.
А кто проснулся, будет, днём подавлен,
Век целый с век стирать свой сон угрюмый.