С чего начать? С любого пустяка.
С пустого. С пустыря в окне вагона,
когда курьерский в пригород с разгона
влетает впопыхах осенним днём,
и вдруг: средь городского костяка –
пустое место, и на нём – ворона.
Пустырь. С него, пожалуй, и начнём.
Итак, пустырь. На мёртвой полосе
бугров и сора между корпусами,
как шерсти клочья на облезлом псе,
клоки травы. Глаза полны слезами.
Приснилась мне долина Алазани
во всей своей немыслимой красе!
Итак – пустырь. Определим предмет.
Поскольку пустоты на свете нет,
и даже пустоту между планет –
и ту переполняет звёздный свет, –
мы пустырю дадим определенье:
ПРОСТРАНСТВО БЕЗ КРАСОТ И БЕЗ ПРИМЕТ.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Не путайте пустыню с пустырём.
Пустырь тосклив, как крик: «Старьё берём!»
Берёшь перо – и на пустом листе
«П» тупо упирается в «СТ».
Как ветра вой, как ржавый клок травы –
унылый «У» и безысходный «Ы».
В пустыне тоже пусто. Но взамен
забора «Р» – в конце пустыни «Н».
В пустыне – солнце, небо, караван,
на горизонте башни разных стран,
в уме у правоверного – Коран,
в суме у православного – Псалтырь…
Бог сотворил пустыню. Мы – пустырь.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Пустырь. Итака. Хитрый Одиссей,
состарившись в итоге жизни всей,
сидит на берегу, седой абориген.
И солнца средиземного рентген
просвечивает вековые дали.
У Одиссея на груди медали,
на десять метров в глубину земля
засорена обломками культуры:
горшки, колонны, лысые скульптуры,
остатки стен какого-то Кремля…
Он вспоминает блеск протекших дней,
а вкруг него пасутся, землю роя,
и дружелюбно хрюкают герои,
обманом превращённые в свиней.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Передо мной Пустырь грядущих лет –
ПРОСТРАНСТВО БЕЗ КРАСОТ И БЕЗ ПРИМЕТ.
Без пастыря бреду по пустырю,
забывшись, сам с собою говорю.
Такси мимо меня всё в парк да в парк…
А с дерева ворона: «Карк!» да «Карк!»