На улице нашей, меж новеньких зданий,
Есть древняя церковь одна,
Священных легенд и старинных преданий
С времен позабытых полна.
Одни за другими столетья чредою
Уже пронеслися над ней,
И веет забытой седой стариною
От мохом поросших камней,
Карнизов и окон решетчатых, ржавых,
От старой ограды зубцов,
От ликов на башнях ее величавых
Поблекших давно образов.
Там дубы столетние сенью угрюмой
Шумят на церковном дворе
И шепчут ветвями с глубокою думой
О давней, забытой поре.
А в церкви царит полусумрак священный;
В мерцании бледном лампад,
Сверкая оправой своей драгоценной,
Угодников лики глядят.
И много старинные эти иконы
Здесь видели слез и скорбен
И слышали горя сердечные стоны,
Внимая молитвам людей.
Там часто под древней церковного аркой,
При запахе ладана, мне
В мечтах рисовалось картиною яркой —
Что было давно в старине.
Вот свадьба боярышни; сердцем страдая,
Но слушаясь воли отца,
Вот здесь принимала она, молодая,
Невольное бремя венца.
Под длинной фатою, в жемчужном уборе,
Как мрамор холодный, бледна,
Вот здесь, со слезами в опущенном взоре,
С немилым стояла она,
В лебяжьей груди под фатой ретивое,
Дрожа, замирало, когда
Она пред налоем свое роковое
Чуть внятное молвила «да…».
А сзади, исполненный бешеным мщеньем,
На деву друг тайный смотрел
И дикою злобой, и страстным мученьем,
В толпе притаившись, кипел.
И много под тению сводов глубокой
Старинная церковь таит.
Торжественно колокол с башни высокой
В воскресное утро звучит.
На той колокольне, на самой вершине,
Где колокол, в старом окне.
С времен позабытых, неведомых ныне,
Свил ворон гнездо в вышине.
Когда еще деды ребятами были,
То часто в рассказах своих
Про ворона прадеды им говорили,
Что видел в пеленках он их.
Да, много он видел, столетья считая,
Таинственный сын старины,
Эпохи пред ним проходили, мелькая,
Как пестрые, легкие сны.
Как волны вставали ряды поколений
И падали в прахе могил.
Эпохи старинных народных волнений,
Быть может, старик не забыл.
Двенадцатый год и под дымом багровым
Москва, залитая огнем,
Не кажутся ль ворону временем новым
В недавнем и свежем былом?..
Он помнит в былом грозный лик Иоанна,
И старых бояр в теремах,
И всё, что, как в сумерках, смутно, туманно
Сокрыто в минувших веках.
Он помнит, когда близ церковной ограды
Шумел еще лес вековой.
Где ныне угрюмые зданий громады
Теснятся одна за другой.
Он помнит, когда средь дремучей пустыни
Здесь были берлоги волков,
Где вывесок яркими буквами ныне
Пестреют фасады домов,
Когда из лачуг и из домиков скромных
Здесь только слободка была,
В соседстве же, в дебрях дремучих и темных,
Разбойничья шайка жила.
И живо он помнит, как в многие годы
Дома разрастались вокруг,
Пыхтя черным дымом, вставали заводы
На месте слободских лачуг.
И слушает с грустью угрюмая птица,
Усевшись на выступ окна,
Как вечно гудит и грохочет столица,
И думает думу она:
Намного ли люди довольней судьбою
И стали ль счастливей с тех пор,
Настроив твердыни одна за другою,
Срубив густолиственный бор?
Нет! ворон-старик проницательным оком
На жизнь насмотрелся века:
Он знает, что в том же страданья глубоком
Проносится жизнь бедняка…
Угрюмо он смотрит на пышность столицы
В высоком жилище своем
И старых, забытых легенд вереницы
Хранит о далеком былом.