мне она противна: есть кое-что поважнее всей этой волынки.
Однако, даже питая к стихам презренье, можно при чтенье
в них обнаружить внезапно определенную непод-
дельность.
Рукой мы хватаем, зрачком
видим, волосы встанут торчком,
если надо, и это все ценится не потому что
может служить материалом для высоколобых интерпретаций, а
потому что
все это приносит пользу. Но если смысл сместится и
непостижным станет, все мы скажем одно и то же:
нет,
нельзя восхищаться тем, что уму
недоступно — летучая мышь, во тьму
летящая в поисках пищи или висящая головой
вниз,рабочий слон,споткнувшийся вдруг мустанг,рычащий под
деревом волк, невозмутимый критик, чья лениво
дернулась кожа, как от блохи у коня, болельщик
на матче бейсбольном, по статистике специалист —
и не зачем вовсе
грань проводить между «деловыми докумениши и
школьными учебниками»; самоценны все эти факты. Вот где
надо грань проводить:
в следах на подмостках от полупоэтов поэзии нет, одна
пустота,
но если истинные поэты стать сумеют средь нас
«буквалистами воображения», подняться над
банальностью наглой, и наш взгляд поразят
воображаемые сады с настоящими жабами в травке«, вот
тогда, соглашусь,
нам она в руки дастся. А пока, если требуется, с одной
стороны, чтобы сырье поэзии было
сырым до самой своей глубины
и чтоб пленяла, с другой стороны,
неподдельность-значит, поэзия вам интересна.