Памяти Ю.Силантьева
В отечестве пророков нет.
И было всё обыкновенно:
Мотор. Подзвучка. Полный свет.
И у оркестра — третья смена.
И в зале нет свободных мест.
Софитов огненные жала.
И дирижёрский точный жест,
Провозглашающий Начало.
Да, было всё как сотни раз…
Сменялись, словно дни недели,
Певцы и песни. Телеглаз
Следил за сценою, где пели
Кумиры наших прошлых дней
И те, что нынче знамениты.
И только сердцу чуть тесней
В груди.
И жалили софиты
Острее.
Барабан гудел
Сильней.
Заканчивались сутки.
И в этот миг Кобзон запел
О том о малом промежутке…
А дирижёр все примечал:
Что «до» должно быть чуть повыше,
Что вдруг затих беспечный зал.
Но он (как странно!) не расслышал,
Что это все в последний раз,
Что скоро кончится усталость,
Что жить ему всего лишь час
На этом свете оставалось.
В отечестве пророков нет.
Но завтрашней не будет ночи…
Всем людям на земле поэт
И жизнь, и гибель напророчил.
О, этих образов и слов
Испепеляющее пламя!
И вечный зов, солдатский зов,
Зов, изречённый журавлями…
Да. Песня нас переживёт.
И мы на это не в обиде.
Но кто-то в зале вдруг всплакнёт,
Как после, там, на панихиде,
Морозным утром.
А пока
Ждёт хор торжественного знака,
И поднимается рука
Перед последнею атакой.
Нацелен в будущее взгляд,
Исполнен верою всегдашней.
А журавли уже летят
Почти над самой телебашней…
Осталось несколько минут.
Сойдясь в мгновенья роковые,
Его во тьме, в кулисах ждут
С ушедшими еще живые.
Со сцены вынесут его.
Солдатик, тот, кто всех моложе,
Солист ансамбля МВО,
Маэстро на шинель уложит…
Останутся в строю бойцы,
Неразмагниченные нервы,
Непокорённые певцы,
Останутся и боль, и вера,
Из этих лет, из этих бед
Не извлечённые уроки…
В отечестве пророков нет.
Но в песне есть свои пророки.