Если намерен разумным быть, уз не ищи ни в чём.
Разве не ведаешь: каждый царь бьёт пред творцом челом.
Коль обретаешься ты в раю, не пребывай там век.
Знай: отказаться от райских благ должен ты, человек.
В мире Иса всё искал добра. В нём не сыскав добра,
В небо вознёсся, чело земли в горе пятой поправ.
Ты, что ютишься в углу жилья, видимый там едва,—
Ткущий паук ты, достигнешь ты тонкого мастерства.
Пыль на земле всех путей вздымай ныне, как и вчера…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Тень лишь тогда, когда с ней дружна светлых лучей игра,
Сможет скитаться по всей земле с вечера до утра.
Хоть вверх ногами иди, чтоб даль вечно была нова.
Лишь как в движенье придёт перо—дух наш пленят слова.
Коль ты разумен, беги сынов этих печальных дней,
Прежде чем тело твоё чужим станет душе твоей.
Люди, что гули — сродни они — что ж ты бредёшь меж них ?
С гулями в дружбу кто б мог вступить в этих долинах злых?
Небо—алхимик, коварный шут, нашим очам сулит…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что б тут настало? Какой удел был бы всем людям дан,
Если б, алхимиком созданный, не исчезал обман?
Верности в мире искать к чему? Где у людей она?
Нету людского в людских сердцах, верность упразднена.
Нету народа, и мчится прочь вера, как в вихре пург.
Лишь имена их слышны. Сыщи, где он живёт — Симург?
Тысячу раз тут готов почёт, пасть все готовы в прах,
Если пред ними из церкви гебр иль армянин-монах.
Есть фараон тут, его льстецы — будто бы клубья змей.
Посохом чудным их кто смирит? Где же тут Моисей?
Все позабыто, лишь, хлеб ища, изредка лишь, едва,
Нищий вплетает, челом склонясь, бога в свои слова.
Кто бы послал им желтух тоски! Небо, их жги скорей,
Зёрна граната от них укрыв адом своих огней.
Шейх уловляет людей в силки — сети со всех сторон,—
Сам, наподобье охотника, кельей прикрылся он.
Те покрывают бока коней пышным узором лат,
Чьи от циновок дырявых след спины ещё хранят.
В зарослях неба, где звёздный сад путано тропы вьёт,
Меридиана скупая ветвь лишь пустоцвет даёт.
Если б свой взор он простёр вперёд к будущим племенам,
Нет, не женился бы он вовек, бедный чудак Адам.
В лунном сверкании алчности, словно в проказе, люд.
Плюнь и на близких, когда они этот порок несут,
К алчного яствам протягивать руку нужды — не сметь,
Хоть, голодая, взалкал бы ты сердце своё, как снедь!
Пусть же конец будет горестный этому сброду дан!
Пусть будет проклят, как с тьмы времён проклятым стал шайтан!
Да, уж не зёрна сыновних слез праху вбирать дано:
Сеет над отчей могилой сын лишь клеветы зерно.
Ведь вся земля в нечистотах —взглянь, так не дивись, что, вот,
Полы одежд своих поднял ввысь в ужасе небосвод.
Всё в небреженье пришло вокруг — встретили б это встарь?—
Даже солому к себе тянуть днесь бы не смог янтарь.
Скупость бушует. Когда бы ты задал горе вопрос,
Ждал бы напрасно, чтоб отзвук скал слово тебе принёс.
Людям завидуем ныне мы, жившим до нас давно.
Страх,—коль нам зависть грядущим дням будет внушать дано.
Вот, это люди моей земли! Ты ж, небосвод,— скупец.
К пиршеству ты пригласил бы нас, счастья б нам дал венец!
Здесь на ристалище гнёта, мглы,— словно разумным в месть,—
Взвившая смуты, горбатая, старица злая есть.
Тот, кто гнетет, пресекает век многих людей — вглядись,—
Ею обласкан, молитвенно ею приподнят ввысь.
Тем, кто пред нищим засохший хлеб в жадный зажал кулак,
Золота слитки суёт она, прячет она в кушак.
«Эй, ты, к помойке, во двор иди, мне не являй лица»,—
Молви спешащему к трапезе всякого подлеца.
Всякий подарок от алчного в глотке застрять готов.
Дай же ты скряге затрещину, не получай пинков.
Вот потому-то удел свечи — пламень,— он гложет, жжёт,—
Что с попрошайкой сходна она, с той, что подачек ждёт.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нашей земле от подошв их жён срама не превозмочь.
Много ль в этом беды? Они в воздухе день и ночь.
Здесь на земле — старой пажити — люди полны алчбы.
Бродит их ум: словно мельницы — глоток они рабы.
Влил бы раствор послабляющий в мира желудок я,
Слил бы все соки негодные в яму небытия!
Мир полон мусора. Смертный час, кинь же на землю взор!
Смерти метлою одною лишь выкинуть этот сор.
Сад наш зарос. В запустенье он. Миру назначен срок.
Гнева пилой ты владеешь ли, иль не владеешь, рок?
Будто бы зубы излишние в пасти времён глупцы.
О небосвод, ущемления дай же скорей щипцы!
Если бы мать человечества стала бесплодной, вмиг
Мир наш, от сброда избавленный, чистым опять возник.
Небо, ты долго ль, по каплям лишь облака злой судьбы,
Будешь смывать вожделения с чёрной доски алчбы?
Пояс из золота даришь ты — ты, небосвод, неправ —
Тем, кто вчера препоясан был связкой засохших трав.
Всяких ослов, морды сунувших в стойло последних дней,
Свисшим Исы одеянием хочешь прикрыть скорей.
Видим: осёл тут кичащийся зад свой одел в атлас,
Мудрый же свой неприкрытый зад прячет в углу от глаз.
Губишь свечу, что сияет нам ярче других свечей.
Глазу, который бы выколоть, блеск придаёшь лучей.
Сердце ль свой дом хочет выстроить, ввысь свои думы мча, —
Известью рока не скрепим мы даже два кирпича.
Горе! Жемчужины кинули мыслей моих ларец.
Гнётом твоим обескровленный разум устал вконец.
Мозг мой в порочных мечтаниях, мысли уже не парят.
В ряд винопойцев вступаю я да в словоблудов ряд!