На каблуках-то и то к голове удалой
не дотянусь — и пригну ее с нежною силой:
зеленоглазый, и волосы пахнут смолой.
Ладаном, ты уточняешь. Конечно же, милый.
Как ты похож на меня попаданьем впросак,
простосердечьем и детскою жаждою чуда…
Кстати, как я, не такой уж добряк и простак.
Властный, как я, и, как я, вероятно, зануда
(как Водолей Водолею скажу я: муштра
дисциплинирует все-таки в этом шалмане…).
Что же нам делать? Мы, может быть, брат и сестра,
только меня в раннем детстве украли цыгане?
Слышу, как воздух толчется и ткется оплечь
легкий виссон… О, взаимное расположенье,
эти горячие токи, идущие встречь,
чувствую, как
и твои же все
богослуженья.
Вижу тебя молодым, выступающим за
рамки глухого в то время имперского зданья…
Много чего повидали вот эти глаза
кроме крещенья, венчания и отпеванья.
Ты
на двухтысячелетие
старше меня.
Знай, напишу еще, сборщица макулатуры,
малая искра — во славу большого огня
“Письма к пресвитеру” — памятник литературы.
Пусть остаются, пусть переживут разнобой;
может, избравшему это же предназначенье
станет поддержкой мое любованье тобой,
пусть примеряет к себе он мое восхищенье.
Редкие, как эта страсть, как сухая гроза,
не изронившая капельки ртам истомленным,
пусть остаются, пусть вспомнятся наши глаза:
эти зеленые к этим вот светло-зеленым.