Свет погаснет.
Лысый демон
палочкой взмахнёт.
На эстраду выйдет
тенор —
ручки распахнёт.
И, от упоенья млея,
стоя на носках,
станет песнею моею
горло
полоскать.
Мне на муку и на горе
песня задрожит.
Будет песня в медном горле,
будто в клетке,
жить.
Рваться из него на волю
в зал полупустой,
получаться неживою,
чопорной,
не той…
Тенор будет нежно мямлить,
томно завывать,
будет он играть бровями,
глазки закрывать.
А в конце,
привычный ужас
в дамочек вселя,
тенор выдаст,
поднатужась,
тоненькое «ля».
И замолкнет деловито…
Под визгливый стон
я тогда на сцену выйду
и скажу:
— Постой!
Ты поёшь по всем законам.
Правильно.
И всё ж —
эта песня мне знакома —
ты не так поёшь!..
Написал я эту песню
ночью
у костра.
Я хотел, чтоб эта песня
не простой была.
Чтоб она из душных спален
позвала людей.
Чтоб её
хороший парень,
как рюкзак, надел.
Чтоб до неба,
как до крыши, —
искоркам взамен, —
голос
тихий и охрипший
долететь сумел.
И, растаяв в поднебесье,
чтоб зажёг зарю…
Мне знакома
эта песня —
честно говорю!..
Впрочем, что я здесь толкую
и о чём кричу?
Я ж не написал
такую —
Написать хочу.