Я показал стихи однажды
отцу, он хмуро их прочел.
Вдаль посмотрел, по трассам пчел,
где дым стелился наших сел…
И вдруг сказал: – Вполне отважны
твои попытки написать
про родину, любовь и мать.
Но ты, сыночек, загляни-ка! –
фуражку бросил он в траву. –
что там под ней? – Ну, земляника…
– Я трав тут сорок назову,
не потому ль, что здесь живу…
А ты? Вот этот малый круг,
как руку, изучи-ка, друг,
и все былинки перечисли!
Всё пыль – восторженные мысли,
патриотизма словеса,
коль смотришь только в небеса!
И он ушел. Я закурил.
Растратчик перьев и чернил,
я побежал в библиотеку,
зашел, ботинки сняв, как в Мекку,
у бабушек порасспросил.
Запомнил я названий двести
не только трав – жуков, стрекоз…
(Как бы фуражка та на месте!)
Да, я готовился всерьез.
Но ждал я понапрасну лета –
отец мой умер в феврале…
Но как же все мои ответы?!
Отец! Ты слышишь ли во мгле?!
Ромашка там росла, цикорий,
и медуница, и шалфей…
(Я называю с комом в горле
все травы родины моей!)
И вот на холмике, на взгорье,
как бы привет души твоей –
расцвел забытый мной репей!
Он алым пламенем играет,
он смотрит мощно сквозь века,
коснусь щекой – меня прощает
твоя небритая щека…