Я. Кухаренко
«Зачем, ей-богу, жить на свете?…»
«Что ж, утопись…» —
«А как же дети, Жена?» —
«Ну, то-то, не бреши,
А сядь-ка лучше, запиши
Одну бывальщину… Быть может,
Она кой-что понять поможет.
Пиши вот так: цвело Село…
Да чтоб не шляться по чужбине,
Пиши: у нас, на Украине.
А в том селе вдова жила,
А у вдовицы дочь была
И сын семилеток.
Имеючи деток,
При достатке хвалишь бога…
А вдове убогой
Где молиться много?…
Ну, словом, так вдове досталось, —
Едва не пропала:
Думала в черницы
Или утопиться.
Гак жаль ей малых деток стало!
Известно, мать, что и сказать,
Быть может, снился ей и зять:
Уже Катруся подрастала…
Что ж, ей без пары вековать,
Напрасно молодость теряя?…
Нет, девушка она не та!
В селенье том же у хозяев
(Сироты, говорят, — лентяи.
Неверно!) вырос сирота
Прилежный,
Хоть жилось не сладко,
Но так и сяк
Поднакопил батрак деньжат,
Одежду справил для порядка.
Да не отсель и не оттоль —
С того сиротского достатка
Сад небольшой купил и хатку,
Сказал спасибо за хлеб-соль
И за науку добрым людям,
Да к вдовьей дочке прямиком
Тотчас же и пустился.
Не то что барин, — не рядился
Со сватами, договорился
Без торга всякого с попом.
И обвенчался сиротина —
Вот чудеса! — за три полтины!..
Глаза просохли у вдовы.
Вот так-то и живите вы,
И весело на свете будет,
И будет толк на свете жить,
Когда научишься любить.
Хоть и твердят тебе, быть может:
Люби себя — и бог поможет.
А как придется умирать?
Сдыхать над золотом? Нет, все же
Любовь — господня благодать.
Люби, мой друг, жену, ребяток,
Дели с убогими достаток,
Так легче будет добывать.
Повенчались горемыки,
Удивлялись люди:
Как безродный, бесталанный
Жить на свете будет?
Год прошел, другой проходит —
Снова удивлялись,
Что сиротские достатки
Быстро умножались.
И на поле, и в застолье,
И в дому обновы;
И сыночки, как цветочки,
Сами чернобровы,
Принаряжены, гуляют,
Нищих зазывают
На обед, а богатеи
И так посещают.
Посещали себялюбы,
Сирот осуждали,
Что сироты таким добром
Нищих угощали.
«Если гниет, так продали б.
У них-то ведь дети!..»
Ты послушай-ка, что часто
Делают на свете
Люди в зависти несытой!
Ходили, ходили
Да, жалея, темной ночью
Хату подпалили.
Не мудрено, что злоба гложет
Панка, ученого вельможу,
Не диво и не жаль — ведь так?
Так нет же, серый наш серяк
Лютует тоже. Брат, несладко
Седым узнать людей повадку.
Горше смолоду поддаться
На гадючьи чары:
Очарует змеиными
Карими очами.
Фу-ты пропасть! Забыл дурень,
Что смерть за плечами.
Хата, дети — все сгорело;
Ни добра, ни сада.
А соседи — и богатый
И убогий — рады.
Богатеи, вишь, довольны,
Что богаче стали,
А убогие довольны,
Что с собой сравняли.
Собрались на пепелище,
Охали, рядили:
«Жалко, жалко! Кабы ведать,
Деньги бы копили,
Вот и было б так и этак.
Что ж, Максим, тужить-то?
(Сироту Максимом звали.)
Продавай пожиток,
Приходи рядиться внаймы.
Что будет, то будет,
Снова, брат, зачумакуем,
Пока выйдешь в люди,
А там вновь…» Сказал спасибо
Максим за советы:
«Погляжу, как дальше будет,
Подожду с ответом;
Не уладится, придется
Наниматься снова…
Посоветоваться б с Катрей
Моей чернобровой…
Что всегда мне помогала
И теперь рассудит!..
Но совет ее последний
Мне помехой будет».
Волы твои и коровы
Вскоре разом пали,
А солдаты Катерину
С собой в поход взяли.
Теперь вот так напишешь: что же
Максим? Погоревал немного,
Подумал, помолился богу,
Промолвил дважды: —
Боже, боже! —
Ни слова больше…
От царицы
Пришел указ — в солдаты брить.
«Не дал вдовице утопиться,
Не дам же и с сумой ходить!» —
Сказал Максим, село покинул;
У той вдовы-то, видишь, сына
В солдаты община сдала.
Такие темные дела
Творят везде тишком и ладом,
А вас, ученых, бить бы надо,
Чтоб не кричали: «Ах, аллах!
На этом свете нет отрады!»
Что ж темный не начнет кричать?
Второй
Так что ж: живут они и знают,
Как вы сказали, благодать,
Любовь…
Первый
Что? Что? Не-понимаю…
Второй
Они, скажу вам, прозябают,
Или, по-вашему, растут,
Как бы капуста в огороде.
Первый
Ты так надумал? Чушь городишь!
Пускай они и не живут,
А я скажу: в ученой дури
Ваш брат им жизни не дает,
А только для себя живет,
Глаза на наше горе жмурит.
Второй
Ну, если будем так писать,
То и до вечера не кончим,
А где же бесталанный зять?
Вернулся вдовий сын обратно,
А зять в солдатчину идет.
Никто не пожалел, понятно,
Смеялся вслед ему народ.
Только точно я не знаю,
На селе бывала Катерина у вдовицы
Или запропала.
Слышал: стриженую будто
В Умани водили —
Кого-нибудь обокрала.
Потом утопилась.
Все едино — знаешь, люди
Доведут, задушат,
А быть может, это правда,
Как на вербе груша.
Только знаю, что сложили
Песенку дивчата.
Слышал сам, на вечерницах
Распевали в хатах:
«Шум в дуброве шире, шире,
Шапки хлопцы обронили;
А батрак не обронил, —
Вдовью дочку полюбил…»
Да бог с ней — с песнею срамною!
Шли годы тихой чередою,
И за грехи (напишешь так)
Карался господом поляк,
Пугач явился на Урале,
Пииты в одах восхваляли
Войну, царицу, — только мы
Сидели тихо, слава богу!
В село после большой зимы
Вернулся и Максим убогий.
В походе ногу потерял,
С крестом домой приковылял.
«Зачем он приплелся? Не ждет его хата,
Ни друга, ни брата — один меж людьми,
Зачем он тащился? Пойди вот пойми!
Слыхал ты, что легче и смерть и утрата
Хоть на пепелище в родной стороне,
Чем в чужой — в палатах. Смекнул или нет?
Эх, дядя, не кончим писать до заката!
И вам на покой бы скорее и мне».
Затужил солдат. Калеку
Некому приветить. Вдовиченко в пикинерах,
Нет вдовы на свете.
Где ж он голову приклонит,
Где перезимует?
Уже осень. Скоро в поле
Вьюга забушует.
Нет ему на свете доли,
Потеряна в поле…
Попросился на зимовку
У дьячка при школе.
Ведь письму его, спасибо,
В полку научили.
В парике ходил — солдаты,
Как один, носили
Парики; была с кудрями
Коса привязная,
И мукою посыпали,
Для чего — бог знает!
А Максим, бывало, в церкви
Дьячку помогает,
И на клиросе подтянет,
И псалтырь читает
По покойным; приношенья
С школярами носит,
А в филипповки, бедняга,
Христа ради просит.
Ну ладно, знай себе, пиши
Да добрым людям не бреши.
От калеки злого слова
Не слыхали даже…
«Счастье людям и несчастье,
Все от бога», — скажет…
И не охнет, не заплачет,
Тихий, нелюдимый.
И собаки не кусали
Солдата Максима.
В воскресенье или в праздник
Словно оживает,
Посмотреть на вдовью хату
Тихо ковыляет.
И сидит себе в садочке…
Близких вспоминает,
На помин души вдовицы
Псалтырь почитает.
И о здравье Катерину
Шепотом помянет.
Утрет слезы: «Все от бога!» —
И веселым станет.
В пост петровский и успенский
Не задремлет в школе:
Берет заступ и лопату,
Ковыляет в поле.
У дороги, при долине, —
И не угадаешь,
Что калека замышляет, —
Колодец копает!
Да и выкопал. В то лето
Колодец святили,
На самого Маковея,
И дуб посадили
На примету всем проезжим.
Во второе лето
В балке мертвого солдата
Увидали дети,
Возле самого колодца.
Бедняга-голота
Вышел глянуть напоследок
На свою работу.
Миром сирого в долине
В землю закопали
И Солдатовым колодец
И лужок назвали.
Будет память…
И на Спаса,
И на Маковея
До сих пор там святят воду,
И дуб зеленеет.
И никто не объезжает
Зеленого дуба,
Сядет в тени, отдыхает,
Да тихо, да любо,
Ключевой воды отведав,
Максима помянет…
Так вот, дети, жить учитесь —
И легче вам станет».