Смотри, сколь многого успел достичь
почтенный Николай Иваныч Гнедич!
Статский советник был и двадцать тыщ
оставил по себе наличных денег.
Он выкарабкался из нищеты
и ел на серебре, имел часы
и табакерки золотые, орден
с брильянтами. Но был угрюм и скорбен.
И неосуществленные мечты
тащил, как горб. Не старостью был сгорблен:
последекабрьский петербургский мрак,
сугубя невских тундр сырую стужу,
объял судьбу и службу, дом и душу.
«Душа, душа… (он жалуется так)…
Ты не могла…»
Лобанов, сослуживец,
с которым и Крылов, и Гнедич сжились
(а может, просто свыклись: жребий свел),
Лобанов, аккуратный их коллега,
душеприказчик Гнедича, нашел
отрывок этот, а спустя полвека
он был опубликован.
«…не могла…» —
тут Гнедич обессилел как-то сразу
и не докончил ни строку, ни фразу,
ни стих. Не смог. Такие вот дела.
А дальше были похороны. Был
февраль, и снег, и северное небо…
Потомок запорожцев, он любил —
свободу. Пылко. «Дико и свирепо»
(как пишет он о земляках своих).
А жил — в неволе. Не окончив стих,
он рухнул, задохнувшийся от крика:
«…Ты не могла!..» И замолчал. Затих.
А говорили, якобы от гриппа
он умер.