Там, где суровый океан
на берег сыплет клочья пены,
вдали от прочих чудных стран
лежит земля. Аборигены
там по утрам едят шпинат
и фаршированные яйца
миссионеров. Где фасад
у здания — у зазеркальца
имеет место быть хайло.
Там после стопки алкоголя
звучит примерно как «яло»,
то, что по-русски значит «Оля».
Там смотрит зайцем местный лев,
и кот купается в кумысе.
Там среди пьяных королев
так скучно девочке Алисе.
Динь-дон, динь-дон, культура там
синоним слову «одичанье».
С эстрады грозный Мандельштам
басит простое как мычанье.
Потом еще десяток строк
про то, как — увлеченный дракой —
поручик П., лишившись ног,
мгновенно сделался собакой.
Там, в телевизор вперив взгляд,
Обломов брезгует диваном.
Там по весне вишневый сад
кислотным выеден туманом.
И лауреат-поэт плюет,
прикладываясь к сигарете,
с метафизических высот
на то, что делаете в свете.
В тавернах девственницы там
от водки выпитой икают.
Там, говоря «шерше ля фам»,
с улыбкой скотской намекают
на неприличную болезнь,
название которой — насморк.
Там с языка слетает песнь
и поражает барда насмерть.
Там изменяют русла рек.
Препроводив в миры иные,
тьму неудачливых коллег
за пядь под солнцем, в выходные
там продолжают жрать и пить,
вести баталии и споры,
чтобы в понедельник разделить
судьбу Содома и Гоморры.
1996