Я не знаю, правда это,
Явь ли это или сон?..
Мы стучали на машинках
Ундервуд и Ремингтон.
Он стукал на Ундервуде,
Я стучала на другой.
Он имел свою работу,
Я отдел имела свой.
Мы молчали и любили.
Мы любили… этот труд.
Мы молчали и стучали,
Ремингтон и Ундервуд.
А когда двенадцать било,
Сердце билось в унисон,
И стучать переставали
Ундервуд и Ремингтон.
Он молчал и улыбался,
Улыбалась я ему.
И краснели, и бледнели,
Неизвестно почему…
А в двенадцать с половиной,
Что-то в душах затая,
Мы садились и вздыхали —
Первый он, вторая я.
И опять к бумажным грудам
Возвращались — я и он,
Он, склонясь над Ундервудом,
Я, уткнувшись в Ремингтон.
Так могло бы продолжаться
Вплоть до Страшного суда.
Если б наш столоначальник
Не сказал однажды: да!..
Да!..- сказал он — да! я вижу,
Этот дьявольский сосуд:
Шрифт машинки Ремингтона
Переходит в Ундервуд!!!
Допустимо ли однако
Это, скажем, рококо
В документах нашей фирмы,
Фирмы «Джонсон, Смит и Ко»?!
Нет! никак недопустимо!..-
Мы сказали в унисон,
Проклиная две системы
Ундервуд и Ремингтон.
И немедленно над нами
Совершен и Страшный суд:
Он посажен к Ремингтону,
Мне же дан был Ундервуд.
После этой пересадки
Я молчала, он молчал.
Я старалась и стучала,
Он старался и стучал.
И когда двенадцать било,
Под часов старинный звон
— Ундервуд? — спросил он кратко,
Я сказала: Ремингтон…
И вздохнул он облегченно,
И вздохнула я легко,
Как вздыхают только клерки
Фирмы «Джонсон, Смит и Ко».
А о том, что было после
Меж бумажных этих груд,
Знают только две машинки —
Ремингтон и Ундервуд.