Роман Солнцев — Поэт: Стих

1.

Я – ангел в каменном небе.
За моей спиной
одно крыло серебряное – русское,
другое золотое – татарское,
золотое тяжелее,
поэтому летаю кругами.

Внизу трезвонит колокол церкви,
и с минарета кричит муэдзин –
вижу открытое горло,
в которое опускается снежинка…

Война приходит –
и седеют маленькие женщины,
а трубы заводов, работающих на войну,
распускают и расчесывают
черные, черные, черные волосы!..

Я понял, почему Христос и Алла
являются людям лишь в страшные дни.

Стекла домов лежат на земле –
и в них отсвечивает красное солнце,
в них видит Господь свое отраженье –
красное – в красном, желтое – в желтом,
думает стало много озер…

Но я-то знаю, там стекла и кровь,
я-то знаю: сам был там,
это теперь я здесь – и лицо свое вижу,
отраженное в красном стекле,
отраженное в горе народном.

Теперь я здесь –
в чугунном и каменном небе,
называется Моабит.

2.

Чего ты хочешь от меня,
молодой человек СС?
Ты красив, если может быть красива
гиена со змеиной головой…
Чай заварил ты, ровесник,
умело – баней не пахнет,
где-то достал чак-чак –
знаешь, потчуешь татарина…
Но ты забыл – я еще и поэт!

Ты говоришь:
«Будут у вас четыреста жен,
Будет вокруг дома расти четыреста дубов.
Будет в доме четыреста окон
(И в каждом окне – далеко, далеко на земле
мама моя лежит?!.)
Что с того, что нищая рвань вас не поймет,
упрекнет?
Родина – это земля, на которой – ямочка
от вашей детской ступни.
В ямочке этой больше вина вместится,
чем в самые огромные царские чаши.
В ямочке этой больше спасется ваших стихов
от забвенья,
чем в любом подвале Кремля!
(Дались им эти подвалы!)
Подумайте!» – ты говоришь.

Ты не забыл, что поэт.
Но ты забыл, что я – мусульманин.
Ты забыл, что торжественный мой язык
может только с громом сравниться!
А грому не пристало отсиживаться в табакерке!

Или плохи твои дела,
что ты не можешь меня расстрелять?

Мой пистолет – будь проклят он…
Думал опенок пули
сквозь тело мое прорастет…
А ты опять говоришь – о моей Родине?!

Рот твой кривится,
как дождевой червяк в ладони

Ты говоришь:
«Родина – это чистенький домик,
овцы курчавые, клумба с цветами, служанка,
корова с розовым выменем – словно с тяжелым
штурвалом…»
О замолчи, молодой человек СС!
Мы никогда не поймем друг друга!

3.

Дочка моя, ты – лунный луч
среди кирпичных стен
Луч поворачивается, как ключ –
и я выхожу в степь.
Как далеко ты достала меня,
Чулпан, как далеко!
Через высокий рубеж огня,
пёсье их молоко!
Они сосут огонь, сосут –
пушки, нацисты, шпана…
Гитлер кривляется, словно шут, –
шерстью покрыта спина!
Милая дочь моя, ты веди
меня в Татарстан, в лён.
Здесь голубые шумели дожди
прялись сто веретен,
здесь защемленный стонал Шурале
в красных осенних лесах
Но тишина теперь на земле –
холод в моих волосах!
Все на фронте – люди, любовь,
шум, смех и гармонь…
Здесь же – куриная только кровь
и плавящий жатку огонь,
два-три человека делают танк
молотом и кайлом.
Женщины в галифе и унтах
на коровах верхом…
Милые сестры мои, мы вас
оденем еще в шелка!
Знаю, что сразу, в победы час,
этим займется ЦК…

Дочь моя, ты – лунный луч
среди кирпичных стен
Луч поворачивается, как ключ, –
и я к поверке успел…

4.

Ну, что еще скажите, молодой человек СС?
Вы меня переводите в камеру, где на столе –
цветы!
Вы распустили слух, что отныне –
я татарско-немецкий поэт?
Думаете, там поверят?
Они же знают – Муса
никогда никому не лгал…

– В тихом омуте больше чертей.
– Я не верю в чертей.
– Вы говорите сейчас не о том.
– Ни сейчас, ни потом!
– Вас проклянет ваша земля.
Ваши стихи сожгут.
– Значит, достоин этого я.
Зер гут!
– Ваше имя станет как брань
мерзким в людских устах…
– Лишь была б золотая Казань
в звезда’х!
– Ваша жена уйдет с другим,
сменит фамилию, сны.
– Только пусть останется дым
картофельной той стороны…
– Ваша дочь разлюбит вас,
другого отцом назовет… –
И эсэсовец щурит глаз,
втягивает живот…

5.

Дочка моя, – ты лунный луч
среди каменных гор.
Луч поворачивается, как ключ –
распахивается коридор.
Мы выходим. Нацисты спят,
собаки во сне скулят.
Блестит немецкий в углу автомат –
пустой, как костыль, приклад.
Что делать мне, доченька? Я попросил
бумаги себе, карандаш.
Пока во мне есть остатки сил,
я все еще наш, ваш!
Пока я пишу – я верю, живу.
Быть может, мой блокнот
потом попадет в Казань и Москву,
в праздник бокал шевельнет…
Чтоб дали возможность писать, я молчу,
пью чай по-татарски, ем,
хоть знаю, что это не скроют ничуть
и – станет известно всем!
Чтоб дали писать, я в татарский взвод
вошел – в гармонь-колесо,
хоть знаю – концерты ничто не сотрет,
и станет известно все!
Но может, это тщеславье и трусость
сказали мне: ты пиши,
и этим жизнь свою искупишь,
и немецкие балеши?
Поэт я, поэт… да вдруг не настолько,
чтоб это простило меня?
Не гений, не голос родного востока,
где льна голубого моря?..
О, если так, то нет мне прощенья!
…Нет, нет, мой удел таков:
работать, надеясь на воскрешенье
через строки стихов!
Я знаю: я так не писал доныне.
Быть может, я был слабак.
Пуля к пуле, рябина к рябине
проходят в моих словах!
Слова тяжелее заправленной лампы.
Слова, словно порох, сухи!
Как солнце, прозрачны. Как ветер, крылаты.
И это – мои стихи!
И я с хорошим одним бельгийцем
уже сговориться успел.
Он тоже по скользким отстрелянным гильзам
скатился в немецкий плен…
Прости мне, дочь моя, если правда
я не гений… Ну, что ж!
Тщеславье – в мирной жизни отрава.
А здесь положение – нож…
Дочь моя, передай своей маме,
что я не предал вас.
Когда-нибудь к речке коснется губами –
откроет губами мой глаз.
Я к вам вернусь – и в дегте,
и сплетен на лбу кресты…
Но только стихи мои вы не трожьте,
спрячь – ты!
Дайте мне хоть денек, дня три хоть,
как раньше молили, что их –
и это не вздор/ и это не прихоть –
чтоб не похоронили живых!
А если – друзья мои – не найдутся,
пусть эти листы – сгорят!
Пусть письменно скажут люди и устно,
что хотят…

6.

Молодой человек СС,
итак, я без родины, я оклеветан?
Я ненавижу тебя! Стреляй,
нажимай на все крючки
всех своих пистолет-пулеметов,
как на стручки стальной акации… Я не боюсь!

Родина! Золотая Россия…
Сколько веков грызли тебя…
У всех врагов золотые зубы.

Родина! Если б ты была не земля, а льдина, –
давно бы твои погранзоны
обломились от тяжести, –
полные пуль, бомб и сабель…

Если б солнце было не солнце, а лицо Господне –
давно б затянулось морщинами,
как лицо пня!

Судьба моя, ты выше меня?
Ты можешь сделать так, что я покажусь
предателем?
Но я-то знаю, кто я и что.
И если прошу, то не для себя –
судьба, будь справедливой!

Все положи на место свое –
камень на змею,
лампу на подоконник,
поэта к ногам дочери…

Добавить комментарий