Возле рижской магистрали, где в снегу стволы лежали,
В глубине лесной печали шел я мерзлою тропой.
Обогнул седой чапыжник. Кто там прянул на булыжник?
Это старый чернокнижник, черный ворон, ворон злой.
Страшных лет метаморфоза, посиневший от мороза,
Трехсотлетний член колхоза, — черный ворон мне кричит:
— Золотник святого дара сделал вещью для базара,
Бойся, грешник, будет кара, — черный ворон мне кричит.
Говорю я: — Трехсотлетний, это все навет и сплетни,
Есть ли в мире безответней и бессребренней меня?
Не лабазник, не приказчик, золотник я спрятал вящик, —
Пусть блеснет он, как образчик правды нынешнего дня.
Но упорен черно-синий: — Осквернитель ты святыни,
Жди отмщения эриний, — ворон старый мне кричит.
— Мастерил свои товары, чтоб купили янычары,
Бойся кары, грозной кары, — ворон старый мне кричит.
За деревней малолюдной, свой подъем окончив трудный,
Я вступаю в край подспудный, но душе открытый лес.
Кто там, кто там над болотом? Ворон, ты ль за поворотом?
Ты ль деревьям-звездочетам поклонился — и исчез?