Стряхнули одежды леса,
Смолкают и птиц голоса,
И травы повяли;
Глядят сиротливо луга,
Как пни, потемнели стога —
Намокли, опали.
Туман и тоска над землей,
И ветви холодной росой
Кропят, как слезами.
И я вспоминаю в тот миг
О лете, пропевшем свой стих
Листвой и цветами.
К тем далям лечу я душой
На зори, на пир золотой —
К дубам над рекою.
Виденья и музыки звон,
Как тихий чарующий сон,
Плывут надо мною.
Солнце встает из-за Блужского бора
И стелет по взгоркам парчу золотую,
Багрянцем украсило ель вековую,
Что встала, как мать, и семью молодую
Хранит, величаво шумя над простором.
Шелка облаков уже прячут куда-то —
Должно, чтоб на солнце они не слиняли;
Как бусами, росы траву разубрали;
Разлившись в покое торжественном, дали
Внимают ликующим песням крылатым.
Как вольно, как молодо летнею ранью,
Когда просыпается тихая нива, —
Колосья на солнце глядят, как на диво,
Над заводью ходит туман белогривый,
И луг наполняется звоном, сверканьем!
Иду не спеша я на Свислочь с удою,
С червями, с краюшкой, распахнутый, босый,
И ноги мне моют прохладные росы;
Всем сердцем я слушаю день стоголосый,
Дубов шум зеленый над быстрой водою.
Тут счету им нет! И все, как магнаты,
Г орды, неприступны, глядят сановито,
Как будто собралася царская свита, —
Один вон в плаще, жемчугами обшитом,
Другие же в тогах, отменно богатых.
А там старичина уж век доживает,
Стоит почернелый, и нет на нем кроны,
Забытый, как нищий, для всех посторонний;
Летят к нему только монашки-вороны,
Вдова-аистиха подчас навещает!
Унылая старость! И вдруг я невольно
С тоской вспоминаю: всему есть кончина!
Как долго протянется век старичины?
А мне далеко ли до той годовщины,
Когда я покину все это приволье?
Но грусть мимолетна, и вновь я шагаю
По листьям и мхам, по зеленому чуду,
С удою сажусь на песчаную груду,
Назло и на зависть рыбацкому люду, —
Рыбак рыбака ведь всегда проклинает!
А Свислочь играет, шумит, не смолкая,
Меж трав изумрудных, в горячем цветенье,
И вдруг то темнеет от облачной тени,
То снова сияет в довольстве и лени,
Деревья, осоку и птиц отражая.
Напротив — Кручок, заповедное царство
Над озером старым, запущенным ныне,
Там буйствуют травы, ивняк и осины,
Там льется с зарею поток соловьиный,
Там дичи несметной свое государство.
Мне все тут знакомо: моя Балачанка —
Вон там, за холмом, она в Свислочь впадает,
Кустов прибережных гряда молодая,
И Блужское поле, и пустошь глухая,
И та вон тропинка, и та вон полянка.
На берег из Устья доносятся звуки:
Часы проверяет петух голосистый,
Смеются мальцы безмятежно и чисто,
По травам коса пролетает со свистом,
И где-то слышны топора перестуки.
Сегодня село, как корабль, отплывает
К другим берегам — счастливым и вольным,
Несут мое Устье могучие волны,
Лишь клен сиротиной глядит, удивленный,
И что здесь стряслось — старичина не знает.
«Ну что же, бывайте, — скажу им с душою, —
Живите и стройтесь по дружбе, не споря,
Советской семьей на колхозном просторе,
Навеки забудьте унынье и горе,
Да будет вам счастье большое-большое!»
Сквозь кудри кустарника сыплются стрелы,
И солнце выходит, всей славой блистая,
Туман в тростниках расползается, тает;
Вдруг солнце на мой поплавок приседает,
И радужный луч разгорается смело.
А я неотрывно слежу за лесою,
Звенит комарье и впивается в уши.
Я жду, когда рыба, червя обнаружив,
На поплавке моем солнце потушит, —
И к дому вернусь я с богатой сумою.
Но если не клюнет совсем — не горюю.
Я радуюсь солнцу, алмазному лугу,
Безбрежному небу и ветру, как другу,
Что ходит, как солнце, по вечному кругу
И тучу, коль надо, несет дождевую.
Я радуюсь лету, колхозному люду,
Веселью и чарам родимого края,
Цветам, мотылькам, что порхают, играя, —
Всему, чем отмечена жизнь молодая.
Так пусть эта юность нетленною будет!