Святой, который, кажется, вот-вот
Как Люцифер или Адам, падёт —
Когда все разноцветные равнины рая
Разрушены рожденьем:
Рожденье — есть изгнанье! Рай, прощай!
И всякий, кто рождён, взлетает на последней той волне,
Целуя призрачной одежды край
Своим воздушным змеям.
И песнь скалы, как будто песнь стены
Жилья отцовского, там на песке времён
Раскручена… Всё глохнет от неё —
И колокольный звон,
И голосок шкатулки музыкальной,
Что был не заведён — а заменён
Шурщащим кашлем роковых песочных
Часов, подсчитывающих, как пробегает кровь,
Часов, явившихся на лике циферблата, который вдруг
Сложился из бегущих стрелок рук —
Рук ангела, возникшего на Этне
Последним прошумевшим изверженьем в земле отцов:
Шар огненный с дырой посередине —
Вулкан — верхушка стога. И колодцы
Полны вином.
Голодный гимн небес,
Шурша сандалий мощными крылами,
Поёт Гермес.
И пламенея, с ним «поёт сонм херувим»:
Разрезан хлеб христовой евхаристии!
И в лабиринтах пламенных завистлива
Речь ракушек над самым дном пустым.
Что слава? Лопается как блоха.
И солнцелистые свечные сосны
Вдруг съерундились все в один спалённый крест
С огрызками бутонов обгорелых,
А корабли на рыбьих плавниках,
Те корабли,что нам приносят кровь,
Плывут по разбегающимся волнам.
С новорождённым вместе выпадает небо,
И пьяный колокол бьёт в воздухе без слов!
Будись во мне, в моём нависшем доме,
Над грязной раной этого залива,
Между кричаще-красных берегов.
Мой дом, ты выхвачен из суетни,
Из городской карболовой постели.
Твердь вечная развёрнута над нами,
С возвышенными белыми корнями
Глядит меж облаков в распахнутый мой дом,
И молоко уже во рту твоём.
Взгляни на этот череп — шар земной
В колючей проволоке всех волос горящих,
В огне мозгов, расплавленных войной!
Сбрось бомбу времени на рай, на город.
Стропила — выше! Вырастай из рая,
Свой смутный страх камнями завали,
Страх перед тьмой убежища былого,
Где скручен ты меж иродов вопящих,
Когда клинки их рядом маршируют,
А взгляд убийственен… И сердцу снова
Приходится пружину заводить:
Страданью нужно новый рот кормить.
Проснись в миг благородного падения,
Не замечая грязного явления цыплят…
Стекает горе с губки сморщенного лба.
Дыханье придержав, железно, как судьба,
Ты, незнакомец, входишь в наше иродово время,
Кричи же радостно: колдунья-акушерка
Тебя вытягивает в море грубой жизни
И пальцем вверх показывает — «Во!!!»
А солнце гулкую арену сотворит
Из окружённого, стеснённого пока
Руками женственными островка
Для будущих коррид.