С греческой девушкой встречи под грубою Кафой
были, конечно, давно. Но ведь позже Гомера.
Позже и Генуи шустрой и Порты лукавой,
несколько позже табачного миллионера,
дача которого служит Грицкам да Галинам,
и уж значительно позже великой Победы,
Кафу отнявшей у немцев впридачу с Берлином.
Девушку знали под простеньким именем Леды.
Гадким утёнком я не был. Но лебедем – тоже.
Что-то во мне возражало и мифу и быту
с общей их тягой к соитьям. Мы были похожи.
К морю мы шли, как к разбитому нами корыту,
зная, что скользкие мышцы, купанье нагими,
солнце – то слева, то справа, а то – над тобою –
это у каждого, только с другими, с другими:
ведь мудрено по прибою валяться с судьбою.
Та не судьба, что тебя хоть навек заманила
и научила бояться любой ахинеи.
Та лишь – судьба, что сначала тебя изменила,
а изменила тебе лишь потом, лишь позднее:
позже Елены, войной освящающей ложе,
позже Манон, позже вольнолюбивой Земфиры,
позже Карениной и уж значительно позже
верной жены в тишине безразмерной квартиры.
Девушке шли и хохлацкая милая мова,
и безнадёжных духов хулиганские вопли…
Помню, рыбацкий господь с черепичного крова,
благословляя, послал нам по вяленой вобле…