Саади — Из «Бустана»: Стих

(Фрагменты поэмы)

Перевод К. Чайкина

ВВЕДЕНИЕ

Во имя создавшего душу Творца,
В уста нам вложившего речь мудреца!
Он нам прегрешенья прощает и нам
Во всем помогает и внемлет мольбам.
Кто лик свой от Божьих дверей отвернет,
Куда он пойдет, где найдет он почет?
Могуществом горды цари всей земли,
Пред Богом смиренно простерты в пыли.
Кичливых наказывать он не спешит
И тех, кто покаялся, он не казнит,
Грехи покрывая прощеньем своим.
Господне всеведенье — море. Пред ним
Лишь капля — и тот мир грядущий, и сей.
Прогневал ты Бога, покайся скорей —
Помилован будешь…

*

Я много скитался в пределах мирских,
И много я видел народов земных.
Отвсюду я пользу себе извлекал —
На каждом жнивье колосок подбирал…
«В подарок друзьям, — я сказал себе тут, —
Египетский сахар обычно везут.
Из стран сих цветущих ужели я сам
С пустыми руками приеду к друзьям?
Коль сахара нету в деснице моей,
Да будут слова мои слаще страстей…»
Не тот это сахар, что можем мы есть,
Но сахар сей в мудрых писаниях есть.
Построил дворец я для счастья людей
И десять в нем сделал для входа дверей.
Забота о подданных, мудрость в делах—
Вход первый; вторая же дверь, иль глава, —
Чтоб щедро платить за добро Божества;
А третья глава — упоенье любви;
Четвертая — скромность; покорность — затем.
Шестая — довольство, хотя бы ничем;
В седьмой — воспитанье, что нужно юнцу;
В восьмой — благодарность Благому Творцу;
В девятой главе — покаянье; и чтец
В десятой, последней, обрящет конец…
На страшном суде, ради добрых сердец,
Я слышал, помилует грешных Творец.
Читатель, об этом прошу, не забудь.
Читая, ко мне снисходителен будь…
В чужой стороне мои недостатки прощаются мне.
В розарий пришел я с охапкою роз,
Я в Индию перец зачем-то привез.
Стихи мои будто бы финик. Смотри —
Снаружи хоть сладко, костяшка — внутри.

О СПРАВЕДЛИВОСТИ И ПРАВИЛАХ МИРОВЛАСТИЯ

Из главы I

Язык славословий — зачем он, зачем?
Щедроты царя не измерить ничем!
Сей царь для несчастных и бедных оплот.
При нем благоденствует в мире народ.
Ты лета его, о Создатель, продли —
Пусть верой и правдой царит на земли.
Да будет надежд его древо в плодах,
Да будет он здрав и удачлив в делах.
Ты льстивых словес, Саади, не готовь,
Ведь искренность в сердце твоем и любовь.
Царь — путник, а ты как вожатый ступай.
Глаголь ему истину — внемлет пускай!
Одобрит ли этот порядок мудрец —
Пастух отдыхает, а волк меж овец?
Для подданных будь ты оплот м заслон,
Ведь держится ими венец твой и трон.
Они точно корень, а дерево — шах,
Ослаблены корни — нет сил в деревах.
Не рань им сердца, не глумись над людьми.
Коль ранишь — свой корень ты ранишь.
На праведный путь, если хочешь шагнуть,
Лежит меж надеждой и страхом тот путь.
И каждый, кто в эту дорогу спешит,
К добру он стремится, пред злом не дрожит.
Меж этими чувствами душу деля,
Цари, — благоденствовать будет земля!

*

Коль раб ты смиренный, склонись у дверей,
С главы своей скинув корону царей.
Порфиру долой, коль молитву творишь.
Стенай в исступленной борьбе, как дервиш.
Смиренно моли пред чертогом Творца,
Как будто бы нищий у двери купца:
«Всевластен лишь ты, помыслитель Господь,
Могучий, питающий слабую плоть!
Не царь, издающий закон, пред тобой,
Но нищий смиренно склонен пред тобой.
Что сделают руки мои, царь царей,
Коль мне не поможешь рукою своей?
К добру мне, о Господи, доступ открой,
Чтоб к людям я мог отнестись с добротой».
Коль днем государство делами вершишь,
В ночи исступленно молись, как дервиш.
Пред дверью твоею вельможи и знать —
Пред Богом главу продолжай преклонять.
О, счастье рабам, если их падишах
Пред Господом рабски склонился во прах.

ПРИТЧА

Вот притча, что нам рассказали без лжи
Ревнители веры и правды мужи.
Мудрец раз на барса воссел и на нем,
Змею взявши в руки, поехал верхом.
Тут некто воскликнул: «Друг Божий, скажи,
Сего как достиг ты? И путь укажи!
Как хищник тебе подчинился во всем?
Ужель овладел ты волшебным кольцом?»
Ответил: «Не диво, что эти в плену!
Могу приказать и орлу, и слону.
И если завидна подобная власть,
Пред Богом ты должен смиренно упасть.
Ему подчинившись во всем до конца,
Обрящешь охрану и помощь Творца».
Господь своего боголюбца слугу
Ужели предаст на потеху врагу?
Вот истины путь впереди пред тобой.
Найдешь все, что хочешь, пойдя той тропой.
К советам Сади коль внимателен ты,
Найдешь исполненье желанной мечты!
Так сыну Хормизду сказал Нуширвал —
«Ты слабым и бедным защитником будь,
О счастье своем и покое — забудь!»

РАССКАЗ

В тот же час как навеки глаза закрывал,
Хосров к Шируйэ, перед смертью, воззвал —
«Какой бы ты замысел ни возымел,
Подумай о подданных прежде всех дел.
Ты будь правосуден, дела свои взвесь,
Не то опустеют и нива, и весь.
Народ убежит от тирана-царя,
Повсюду лишь злое о нем говоря.
В основу всех дел если зло ты кладешь.
Свой корень подрежешь, плода не сберешь.
Не столь разрушительны войны, ей-ей,
Как матери слезы, лишенной детей,
И светоч, возженный обидою вдов,
Немало, ты знаешь, пожег городов.
Но ежели правдой царит падишах,
Всегда он пребудет удачлив в делах.
Когда же почиет он в бозе, народ
Молитвы свои на погост принесет.
Конец одинаков и добрым, и злым.
Все ж лучше добром коль помянут одним.
Кто богобоязен, того назначай
На должность — он ладно устроит весь край.
Кто подать сбирает, обиды творя,
Людей угнетатель и недруг царя.
Главенство, от коего руки взнесло
В мольбе населенье — ужасное зло.
Кто доброе сеет — добро его плод.
Кто злое посеет — злодейство пожнет.
Легко угнетателей, царь, не карай,
Исторгнуты плевелы будут пускай.
Пусть сих кровопийц не жалеет твой суд,
С их жирного тела пусть кожу сдерут.
Пусть вовремя волка постигнет конец,
Чтоб он не терзал беззащитных овец».

ПРИТЧА

Однажды, со всех угрожая сторон,
Купца обступили разбойники… Он
Вскричал: «Если дерзок разбойник и тать,
То шахское воинство — бабам подстать!»
Ах, если властитель купечеству враг,
Народ свой и войско лишает он благ.
Придет ли разумный торговец туда,
Откуда грозит для торговли беда?
Властитель, чтоб доброе имя снискать,
Обязан купцов и послов охранять.
Властитель, получше послов принимай —
Тебя по Вселенной прославят пускай.
Беда угрожает стране, если там
Обиды чинят чужестранным гостям.
Найдут чужестранцы привет и приют —
И добрую молвь о тебе разнесут.
С гостями будь ласков, с посланцами — мил,
Смотри, чтоб никто их обидеть не мнил.
Но все ж не бросай осторожности: вдруг
Врагом твоим станет, кто с виду был друг.
Зато от сподвижников старых не жди
Отнюдь вероломства, но их награди;
И если из них устарел кто-нибудь,
Смотри, о заслугах его не забудь
Коль верный сановник беспомощно стар,
За верную службу да примет он дар.

РАССКАЗ

Я слышал, что сделался скорбен и хмур,
Приказ о смещенье услышав, Шапур.
Увидев, что стал он и беден, и мал,
К Хосрову такое письмо написал.
«Я службе твоей отдал младости дни,
Теперь же меня, старика, не гони!»
Коль сеет раздоры чужак, мой совет —
Изгнать, но казнить не советую, нет!
Коль ты пощадишь его, ведай, ты прав.
Ему злейший ворог его злобный нрав.
Но если из Персии родом смутьян,
Его не гони ты ни в Рум, ни в Сан’ан,
Но здесь же примерно его накажи —
Зачем на других насылать мятежи?
Ведь скажут: не плох ли в стране той закон,
Откуда выходят такие, как он?
Людей обеспеченных ставь к должностям,
Ведь нищий не ведает страха к царям.
И коль сей чиновник виновен, опричь
Стенаний, тебе ничего не достичь.
Коль заподозришь чиновника в чем,
Пусть будет всегда наблюдатель при нем.
А если поладят они меж собой,
Пусть места лишатся и тот, и другой.
Пред Богом трепещет чиновник пускай,
Тебя коль боится — не верен он, знай.
Пусть казнь иль изгнанье его не страшат
Пускай вспоминает почаще он ад.
Расследуй все сам, проверяй все счета —
Ведь честен, пожалуй, единый из ста.
И в местность одну сослуживцев-друзей
Двоих назначать не моги, царь царей!
Как знать, вдруг случится один из них — тать,
Другой же начнет воровство покрывать.
Когда ж у воров недоверье к ворам,
Спокойно идет караван по дворам.
Коль ты у чиновника должность отнял,
Не надо карать, если грех его мал.
Ведь лучше не рвать упования нить,
Чем тысяче узников цепи разбить.
Смещенный не должен надежду терять
На то, что доверье найдет он опять.
Разгневан ты ежели, помни — царей
Таков же ведь гнев, как отца на детей,
Который, сперва наказавши кнутом.
Утешит и слезы осушит потом.
Коль мягок ты, враг твой подумает — слаб.
А если жесток ты — бунтует и раб.
Смешай оба свойства в себе. Как врачи,
Сначала разрежь, а потом залечи.
Будь щедр, благосклонен. Приняв благодать
От Бога, ты должен народу воздать.
Лишь тот не исчез в этом мире земном,
Чье имя народ поминает добром.
Бесследно тому не дано умереть,
Кто строил гостиницы, мост иль мечеть.
Но здесь не оставивши добрых следов
Не будет достоин загробных псалмов.
Итак, если вечности хочешь, свои
Заслуги, о царь, пред людьми не таи!
В историю вникни, в случившемся встарь
Прочтешь, что случится с тобой, государь.
Желали, любили, сменялись цари,
В конце же концов все скончались, смотри!
Но добрая память — наследье одних,
Навеки проклятье — наследие злых.
Доносам не верь, а услышишь донос,
До самых глубин разбери сей вопрос.
Да будет виновный тобой пощажен,
Пощады коль просит и кается он.
За первый проступок — велик он иль мал —
Не нужно, чтоб жизни его ты лишал.
Коль снова грешит он, внушенья поправ,
Да будет ему заключенье и штраф.
А если его не исправишь ничем,
Негодный сей плевел исторгни совсем.
Коль хочешь карать ты чью-либо вину,
Последствия взвесь, загляни в глубину.
Рубин бедехшанский нетрудно разбить.
Разбитый, попробуй-ка снова склеить!»

ОКЛЕВЕТАННЫЙ МИНИСТР

Скитаясь по свету, один человек
Однажды в Омане спустился на брег.
Он греков, арабов и турок видал,
Везде он познанья себе собирал.
Весь мир он скитаньями избороздил,
В знакомствах познанья и опыт копил.
Он видом был крепок, как дуб, но притом
Был вовсе без средств, в затрудненье большом.
Заплаты на платье его там и тут,
От горя душа истлевала, как трут.
Великим царем управлялась земля,
Где он очутился, сойдя с корабля.
Заботясь о доброй молве, этот шах
Имел попеченье о всех бедняках.
Скитальца приветили, в баню свели
(Дорогой он был утомлен и — в пыли).
И вот пред царем очутился бедняк
И, руки скрестив (уважения знак),
Направив смиренно к престолу стопы
(То мудрость вступает на счастья тропы).
«Откуда пришел ты? — спросил падишах. —
Зачем очутился ты в наших местах?
О мудрый, что видел, поведай ты мне
Дурного иль доброго в нашей стране?»
Скиталец ответил ему: «Падишах,
Создатель тебе да поможет в делах!
В твоем государстве не видел нигде
Я сердца, попавшего в лапы к беде,
Не признак ли мудрости царской, когда
В стране не отыщешь насилья следа?
Не видел я пьянством вскруженных голов,
Но много разрушенных зрел кабаков».
Так молвил наш странник, как будто бы он
Разбрасывал перлы. Был царь восхищен.
И, словно прекрасное выслушать рад,
Скитальцу пожаловал много наград —
И перлов и множества злата… Потом
Подробно его расспросил обо
Скиталец так мудро о всем говорил,
Что стал для царя он всех более мил.
И царь во внимание к свойствам таким
Решил его сделать визирем своим.
«Однако спешить в этом деле не след —
Ведь будут сменяться и двор, и совет.
Сначала его испытаю, а там
По мере заслуг возведу по чинам.
Кто, опыт отринув, делами вершит —
В грядущем немало увидит обид.
Когда приговор был обдуман и здрав,
Судье правоведов не стыдно: он — прав.
Заранее думай: спустивши стрелу,
Не сможешь потом воспрепятствовать злу.
Ведь даже Иосиф при славе своей
Не сразу высоких достиг степеней.
Немалое время потребно, чтоб в суть
Души человека ты мог заглянуть».
Так думал властитель. И вот, испытав,
Одобрил он ум незнакомца и нрав.
Нашел, что он честен и ясен умом,
И, чтя в нем величие умственных сил,
Над главным министром его посадил.
И новый вельможа, приняв сей почет,
Сумел успокоить правленьем народ.
Страну подчинил он указам своим,
Ни в ком недовольство не вызвавши сим.
Напрасно б хотел зложелатель-смутьян
Найти в сем визире единый изъян.
Пускай муравьи, напрягаясь, грызут,
Вотще — никогда не прокусят сосуд!
Имел при себе властелин двух рабов,
Двух солнцеподобных прелестных юнцов,
Подобных двум гуриям или пери.
Их двое, и главных светил ведь не три.
Так схожи, что будто лицо здесь одно,
Другое же в зеркале отражено.
На эти прелестные два существа
Имели влиянье скитальца слова.
Когда ж они цену узнали уму
И нраву его, привязались к нему.
Тогда возымел к ним наклонность и он.
Но чужд был сей склонности грязный уклон.
Спокойствие в душу себе проливал
Он, глядя на чистый и нежный овал.
Коль хочешь, чтоб сан твой остался высок,
Земным обольщеньям останься далек.
Невинную, чистую чувствуя страсть,
Все ж бойся, сановник иль мудрый, упасть.
Проведал об этом смещенный министр,
К царю побежал он, злораден и быстр.
«Вот этот, не знаю, ну, как его там?
Почтенья не ведает к нашим местам.
Бродяги всегда беззастенчивы. Их,
Ну, можно ль когда променять на своих?
Сей плотоугодник, к измене клонясь,
Имеет с рабами преступную связь.
Ужели возможно, чтоб этот наглец
Распутством грязнил падишаха дворец?
Раскрыть непотребство священная цель —
Я царскую милость забуду ужель?
С одним подозреньем являться не след,
Но разве у нас доказательства нет?
Один из придворных увидел, как он
В объятьях сжимает юнца, распален.
Я правду сказал, а теперь падишах
Пускай сам уверится в этих словах».
Так он — да не видит он светлого дня —
Царю говорил, чужеземца черня.
Малейшей причиной искусный злодей
Пожар разжигает в сердцах у людей.
Достаточно искры — огонь запылал
И старое древо мгновенно пожрал!
В ужасную ярость властитель пришел
И гневом вскипел через край, как котел^
Казнить чужеземца сначала решил,
Однако, подумав, умерил он пыл.
Жестоко любимцев былых убивать.
Вслед ласке гонение вдруг воздвигать.
Тому, кто обласкан тобою, мечом
Зачем угрожаешь? Не будь палачом!
Ужели ласкал, возвышал для того,
Чтоб смерти предать беззаконно его?
Его ты не сразу к себе приближал —
Его предварительно ты испытал.
И ныне, пока не проверишь, не след
Считать справедливым враждебный навет.
Так вспомнил властитель слова мудрецов
И тайну свою облачил он в покров.
Ах, сердце — темница для тайны людей,
Раз выпустил — вновь не наложишь цепей!
Стал царь наблюдать за визирем своим
И вот что однажды заметил за ним.
Взглянул на раба чужеземный мудрец,
В ответ усмехнулся легонько юнец.
Ведь двое, коль вместе сердца их стучат,
Беседу ведут, пусть уста их молчат.
У любящих взор — как водянкой больной,
Его не насытишь и Тигра водой.
Царя подозренья окрепли, и он
Визиря к себе подозвал, разъярен.
Однако свой гнев, поборов и к тому ж
Всю мудрость призвав, качал тихо: «О муж,
Тебя я разумным всегда почитал.
Я тайны правленья тебе доверял.
В тебе признавал я возвышенный нрав.
Не знал я, что низок твой нрав и лукав.
Увы, я ошибся, и должность сия
Тебе не подходит — вина не твоя.
Врага я взлелеял и дал вместе с тем
Возможность ему осквернить мой гарем».
Услышав такое сужденье царя,
Мудрец отвечая ему, смело смотря —
«Не знаю вины за собой, падишах.
Коль нету вины, мне неведом и страх.
Не знаю, какое на меня был навет,
И в помыслах я не лукавил, о нет!»
На это ответ у царя был таков:
«На очную ставку противник готов.
Мой бывший визирь обвиняет, а ты
Давай подтвержденье своей правоты».
Мудрец усмехнулся и палец к устам
Прижал: «Ах, его не дивлюсь я словам!
Завистник ужель не желает мне зла
С тех пор, как его пошатнулись дела?
В тот час, как я был возвеличен над ним
Его стал считать я злодеем моим.
Ведь если кого упредим мы на шаг
У нас за спиною становится враг.
Причину паденья в почете моем
Он видит и будет всегда мне врагом.
Коль выслушать хочет меня властелин,
Здесь очень уместен рассказик один.
Не помню, в какой-то я книге читая.
Что некто во сне сатану увидал.
Как ангел, прекрасен, как кедр, он велик,
Как солнце лучами, сиял его лик.
Сказал человек: «О, уже ль это ты?
У ангелов нет ведь такой красоты!
Как месяц, красив ты. Зачем же тогда
Являешься в мир безобразным всегда?
Тебя представляют внушающим страх.
И в банях народных, и в царских дворцах
Малюют тебя безобразным, кривым,
С лицом почерневшим, противным и злым».
Низвергнутый, дух, услыхав сей вопрос,
С рыданьем и стоном в ответ произнес —
«Счастливец! Ты прав: я совсем не таков,
Но кисть ведь, о горе, в руках у врагов!
Из рая изверг их, и вот на меня
Взирают с тех пор, ненавидя, казня».
Вот также и я. Неизменен мой нрав,,
Но враг мой клевещет, бесчестно-лукав»
Коль место мистрово занял ты, вспять
Как можно скорее ты должен бежать.
Но гнев твой, о царь, не страшусь я навлечь.
Я прав и веду я бестрепетно речь.
Боится надсмотрщика жулик, и лжец,
Чьи гири неверны — мошенник-купец.
В делах и речах я был честен, ей-ей!
Боюсь ли противника лживых речей?»
Ответом таким падишах был смущен,
Рукою взмахнул негодующе он.
«Что нужды? Лукав ты и ловок в речах.
Но этим ли мнишь оправдаться в грехах?
Врага твоего не доверив речам,
Я в тех обвиненьях уверился сам.
Со свитой вошел я и видел, как ты
Двух юных рабов созерцаешь черты».
Мудрец улыбнулся и мудро сказал:
«То правда, зачем бы я правду скрывал?
Держава твоя да пребудет сильна!
Но есть в этом деле одна- сторона.
О царь, бедняжка, не суди сгоряча,
Коль жадно глядит он на двор богача.
Беспечно, игриво резвился я встарь,
Но младость моя не вернется, о царь.
Как нищий, гляжу я теперь на юнцов,
Богатых всей прелестью юных годов.
Я в юности щеки, как розы, имел.
Я, точно хрусталь, был блестящ, белотел.
Так нежен, что тяжки одежды невмочь
Мне были, а волосы были, как ночь…»

*

Для мощных, великих и мудрых царей
Неведомы гневные вспышки людей.
Отнюдь не достоин гневливый гордец
Носить на главе властелина венец.
И стойкости меньше потребно в боях,
Чем в том, чтоб сдержаться сумел ты в сердцах.
Разумный властитель всегда терпелив
И гнева умеет сдержать он прилив.
Ведь гнев, точно войско, свирепой ордой
Сметает и веру, и правду долой.
И ангелам всех добродетелей ведь
Того злого демона не одолеть
Коль воду закон запрещает — не пей.
Фетвою потребуют крови — пролей!
Ведь так? Посему, коль прикажет фетва,
Преступная пусть упадет голова.
Но если преступник оставил семью,
Излей на нее благосклонность свою.
Пусть кару претерпит злокозненный муж,
Страданья жены и младенца — к чему ж?
Пусть войском богат ты, властитель, и смел,
Но все ж не вторгайся во вражий предел.
Ведь в крепость враждебный властитель уйдет.
Беда на невинных и бедных падет.
Сидящих в тюрьме да не минет твой глаз,
Бывает меж нами невинный подчас.
Случится ль торговцу в стране умереть,
Именьем его не стремись завладеть.
Сберется семейство, над мертвым отцом
Поплачут. И, знаешь, что скажут потом?
«Скончался, бедняга, в пределе чужом.
Насильник же, царь, овладел всем добром».
Страшись, падишах, обездоленных ты.
Стенанья сирот заставляли упасть
Нередко царей долголетнюю власть.
Владыки, чья слава во веки веков,
Не льстились отнюдь на добро бедняков.
Будь ты хоть всемирным владыкой, но лишь
Ограбишь торговца, ты — жалкий дервии.
Ведь муж благородный скорее умрет,
Чем отнятым хлебом наполнит живот.

РАССКАЗ

Один падишах, хоть и славно царил,
Из ткани подкладочной платье носил.
«Счастливый владыка, — сказали ему, —
Парчовое платье не шьешь — почему?»
Ответил: «Довольно прикрыт я «и так,
А платья другие — роскошества знак.
Ужель для того собираю налог,
Чтоб, сидя на троне, роскошничать мог?
Надевши, как жены, роскошный убор,
Как дам я врагу надлежащий отпор?
Быть может, и прихоть во мне не одна,
Да разве затем существует казна?
Казна не затем, чтоб мой двор мог сиять —
Казна для того, чтоб крепка была рать.
Коль воины будут бедны, голодны,
Не станут блюсти безопасность страны.
Налог, десятину, затем мы берем,
Чтоб враг завладел земледельца ослом?
Царь подати тащит, противник — осла.
Ну как, процветут государства дела?»
Бесчестно тех грабить, кто смирен и прост —
Так тащит зерно у мурашика дрозд.
Твой подданный — древо: взлелей и вспои —
Плоды соберешь ты в сушильне свои.
Из почвы его вырывать не моги.
Ведь только глупцы для себя, как враги.
Кто с подданным не был жесток и суров.
Тот счастия вкусит прекрасных плодов.
И подданный если тобой разорен,
Страшись, коль ко Господу взмолится он.
О, крови не лей в беспощадной войне,
Коль мирным путем воцариться в стране
Чужой ты сумеешь! Властитель, ей-ей,
Не стоит владычество крови людей!

*

Превыше Сатурна коль взнесся твой трон,
Властитель, услышишь ли жалобный стон?
Так чутко дремли, чтобы жалобы крик
Мгновенно в твой слух беспокойный проник.
Ведь если обижен кто в царстве твоем.
Ты также виновен в насилии том.
Кусая прохожих, виновен не пес,
А тот человек, у кого он возрос.
Владеешь ты словом, Са’ди, так вперед!
Скажи все, что знаешь — одобрит Господь.
Долой лихоимство и грешную плоть!
Иль жадничай грубо, но истин — не жди,
Иль, плоть обуздав, молви правду, Са’ди.

О СОЧУВСТВИИ БЕДНЯКАМ

Не надо насилья над теми, кто сир.
О царь! Постоянства не ведает мир.
На слабого ты не накладывай гнет —
Ведь может случиться, что в силу войдет
Пощады не жди, если тот победит,
Кто сам от тебя натерпелся обид.
Врага уважай, хоть и мал он на взгляд.
Есть горы — из мелких камней состоят.
Осилят и льва, как бы ни был он лют.
Один волосок шелковинки слабей —
Сплетенный с другими, он крепче цепей.
Спокойствий близких дороже казны.
Она ни к чему, были б уши вольны.
Правитель, имей уваженье к правам —
Смотри, как бы не был бесправен ты сам.
Терпи, угнетенный! Наступит черед —
Усилишься ты, а тиран твой — падет.
Духовно воздействуй на буйств] людей.
Духовные силы телесных сильней.
Засмейтесь, уста угнетенных. Ведь власть
Тирана должна же когда-нибудь пасть.
Встаем, барабанный заслышавши бой.
Но как безразличен нам сторож ночной!
В свои погружен караванщик дела.
Его не заботят страданья осла.
Страданья тебе неизвестны, пускай.
Все ж, видя несчастных, в беде помогай.

РАССКАЗ

Народная месть, пробудившись, дотла
В Багдаде полгорода ночью сожгла.
Один из торговцев был рад, что пожар
Не тронул ни лавку его, ни амбар.
Веселье его заприметил мудрец
И молвил: «Собой лишь ты занят, глупец!
Остался б лишь дом твой, и ты будешь рад,
Пожрет если пламя весь город Багдад».
Когда голодающих слышится плач,
Едой наслаждаться не может богач.
<…> Меж теми, кем встарь управлялся Иран,
Встречался нередко властитель-тиран.
И что ж? Где величье и слава? Их нет]
Насилье и злая управа? Их нет]
И сколько б ни злобствовал деспот, смотри —
Ведь мир-то остался, но где же цари?
Блажен справедливый властитель. Найдет
Он в день воскресенья у бога почет.
Господь посылает подобных царей;
Как мзду за смиренье и правду людей.
Но коль покарать он захочет народ,
Ему властелина-тирана дает.
Такой властелин — не Господень ли кнут?
Все мудрые люди его: да бегут!
Воздай благодарность. От Бога — твой трон,
Не то пошатнется, наверное, он.
Но если достойно восхвалишь Творца,
Достигнешь ты благ, коим нету конца.
Тех благ не получишь и будешь убог,
Коль царствовать верой и правдой не мог.
Запретен властителю сладостный сон,
Коль слабый от сильного не защищен.
Ведь царь — это пастырь. А паства — народ.
Пусть стадо не терпит насилия гнет.
Не пастырь, а волк он для паствы своей.
О нет, не избегнет дурного конца
Насилья творящий носитель венца!
Он рано ли, поздно — умрет, и о нем,
Конечно, никто не вспомянет добром.
Будь добр, если ты не желаешь, чтоб свет
Хулу возносил за тобою вослед.

О ДОБРЫХ И ЗЛЫХ ДЕЛАХ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯХ

Благое творящим — бояться ли зла?
Тот блага не жди, чьи зловредны дела.
Злонравец ведь злобой всегда окружен.
Себя убивает он, как скорпион.
И ежели сердце твое не лежит
К добру, то не сердце в тебе, а гранит!
О нет, мой читатель, я плохо сказал —
Ведь пользу приносят гранит и металл.
Меж тем человек нелюбимый и злой
Еще бесполезней, чем камень простой.
Не всякий из нас благородней, чем зверь.
Злодей хуже всякого зверя, поверь…
Добро — это верное, други, зерно.
Друзья! Я во веки веков не видал,
Чтоб сеющий злое — добро пожинал.

БОРЕЦ И ЧЕРЕП

Какой-то кулачный боец обнищал.
Ни завтрака он, ни обеда — не знал.
Себя не сумев покормить кулаком!
Он стал выколачивать деньги горбом.
Весь день, посылая проклятья судьбе,
Он землю и глину таскал на себе.
Порой разгорался в нем ярости пыл,
Порою сидел он, тосклив и уныл.
Порою, при виде житейских услад,
Вода для него превращалася в яд.
Порой же рыдал: «Не житье, а беда.
Такого никто не знавал никогда!
Другим и барашек, и дичь, и пирог.
А мне не по средствам хотя бы чеснок.
Где ж правда? Ведь рвется проклятие с губ —
Я наг, а кошки хороший тулуп…»
Однажды он землю прилежно копал
И череп истлевший в земле отыскал.
Распался почти и лишился зубов
Вдруг подали голос пустые уста —
«Эй, парень, не так уж плоха нищета!
Ты видишь, во что превратился мой рот.
Пивал он и горечь, пивал он и мед.
Судьба коловратна. Умрешь ты, о друг,
Но все не устанет вращаться сей круг».
Совет сей усвоил несчастный борец,
Печалям своим положил он конец.
«Безумец, не сетуй, — сказал о» себе, —
Себя не губи, будь покорен судьбе»
Пускай одному никогда не везло,
Другой же до неба возвысил чело.
По смерти забудут и тот, и другой
Свое положение в жизни земной.
Забудутся горе и радость, и лишь
Останется то, что благого творишь.
Не нужны ни троны, ни блеск диадем,
Добро лишь укажет дорогу в Эдем».
Блаженства от власти не жди, государь.
Пройдет эта власть, как и многие встарь.
Сей мир скоротечен, но вечен твой дух,
К народному гласу склоняя свой слух.
В своих государственных трудных делах
Об истинной вере ревнуй, падишах.
Будь щедр и разбрасывай злато, гляди —
Нет злата, так перлы рассеял Сади!

ПРОДОЛЖЕНИЕ СОВЕТОВ ЦАРЯМ. СОВЕТЫ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ И ВОЕННЫЕ.

На мирный исход не утратив вполне
Надежды, не надо стремиться к войне,
Коль силой врага опрокинуть нельзя,
Уместна уступчивых действий стезя.
А если твой враг неуступчив и рьян,
То в щедрости, знай, от беды талисман!
Ведь злато порою оружья сильней
И делает острые зубы — тупей.
Умело и хитро страной управляй.
Коль руку врага не укусишь — лобзай.
С врагом обращайся как с другом, пока
Ему не сумеешь намять ты бока…
Малейшей вражды опасайся. Порой
Потоп начинался от капли одной.
Не хмурь понапрасну, властитель, бровей —
Ничтожнейший враг все ж опасней друзей.
Коль множит врагов бессердечность твоя.
Ликуют они, но страдают друзья.
Вперед не бросайся, коль враг твой сильней.
Смотри, кулаками по бритве не бей!
А если ничтожна противника рать,
Не подло ль на слабых, о друг, нападать?
Хотя б ты силен был, как слон или лев,
Не лучше ли мир, чем разнузданный гнев?
Все мирные средства ислробуй, о царь!
Лишь их исчерпав, на врага ты ударь.
Коль враг ищет мира, подай ему длань.
Коль ищет войны, будь готовым на брань.
Ведь если о мире он сам попросил —
Значенье твоих приумножил он сил.
А если он сам начинает войну —
С тебя перед Богом снимает вину.
Но если война загорелась, тогда
Долой миролюбье, вражда так вражда.1
Коль будешь любезничать ты с подлецом,
Лишь чванство и спесь увеличишь ты в нем.
С геройскою ратью, на борзых конях
Врага сокруши и развей его прах.
Но если смирится, раскается он —
Да будет тобою, о царь, пощажен.
Коль просит пощады, ее окажи.
Но все ж опасайся измены и лжи…
О царь! Ведь победу предвидеть нельзя.
Пусть будет для бегства открыта стезя.
Коль видишь, что, дрогнув, смешался рать,
Зачем драгоценной душе — пропадать?
Коль ты в стороне, убегай ото всех.
Нельзя — так во вражий оденься доспех.
Хоть тысяча вас против вражьих двуста,
Все ж ночью покиньте чужие места.
Напав из засады ночною порой,
Горсть всадников кажется ратью большой.
Следи, чтоб дневной переход отделял
Тебя от врага, если нужен привал… .
Используй ошибку противника, царь.
Однако, преследуя, будь начеку —
Отбиться от свиты легко на скаку.
Следи, государь, чтобы в войске герой
Бывал награжден и отмечен тобой…
Страну охраняя дружиной лихой,
Дружину храни золотою казной.
Ты будешь тогда лишь врага побеждать,
Коль будет сыта и обласкана рать.
В сраженье лихих храбрецов посылай.
На тигров рыкающих — львов отправляй!
Отдайся в науку седым мудрецам —
Все виды видавшим матерым волкам…
Итак, коль не хочешь разрух и потерь,
Неопытным людям, властитель, не верь.
Пантер не боятся охотничьи псы.
Неопытный львенок — боится лисы.
Воспитанный в холе, стараньями жен,
От первой же схватки бежит, устрашен.
Охотой, борьбою, метанием стрел,
Занявшись, подросток становится смел.
Возросший средь нег да веселья, да бань
Трепещет, едва лишь услышит про брань.
Садится на лошадь с великим трудом.
Мальчишка его повергает толчком.
А трус да погибнет! Покинувший бой
Пусть будет убит не врагом, так тобой.
Что хуже бегущих, как бабы, вояк?
О царь, поощряй меж подвластных твоих,
Во-первых, бойцов, мудрецов — во-вторых.
Из славных властителей тот всех славней,
Кто воинов любит, и мудрых людей.
Жалеть, коль умрет он, не стоит о том,
Кто саблей владеть не умел иль пером.
Не женоподобных люби плясунов,
Но только писателей или бойцов.
Ведь это не мужество — враг у границ,
А ты предан кравчим иль пенью певиц.
Как много царей, предаваясь вину
И неге, врагу отдавали страну!
Проделок врага опасайся всегда —
Не только, когда разразилась вражда.
Он в дружбе нередко клянется нам днем
И вдруг нападает во мраке ночном.
Поэтому спи наготове, в броне,
Пуховое ложе оставив жене.
Подобно гаремной красавице, наг,
В шатре не ночуй, ведь не дремлет твой враг.
Готовься к войне, о властитель, тайком.
Ведь тайные сборы ведутся врагом.
Пускай нерушимой окружат стеной
Разведчики ловкие стан боевой.

ОБ ОТРАЖЕНИИ ВРАГОВ СРЕДСТВАМИ ИСКУСНОЙ ПОЛИТИКИ

Уверенность брось, что не будет обид
От двух зложелателей, слабых на вид.
Тайком сговорятся, и слабая длань
Окрепнет и станет способной на брань.
Сумей одного лишь уловкой отвлечь,
С другим же легко совладает твой меч.
Когда в наступленье твой враг перейдет,
Пускай все уловки и хитрости в ход.
С врагами врагов заключай ты союз —
Врагу из подобных же вырваться уз.
Раздор заприметив во вражьих войсках,
Вложи ятаган свой в ножны, падишах.
Когда ж меж волками грызня и вражда,
Спокойно пасутся овечьи стада.
Когда меж твоими врагам раздор,
Сзывай на пирушку веселую двор.

О ЩЕДРОСТИ И БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТИ

(Из главы II)

РАССКАЗ О ХАТЕМЕ ТАЙСКОМ

Я слышал, что Тайский Хатем скакуна
Имел вороного среди табуна.
Он легкостью — ветер, а ржанием — гром.
Мгновеннее молнии в беге своем.
Он камни разбрасывал из-под копыт,
Не туча ли вешняя с градом летит?
Пустыня ему, как вода кораблям.
За летом его не поспеть и орлам.
О щедром Хатеме молва и хвала
До слуха царя Византии дошла.
В щедротах Хатему подобного нет,
А лошади равной не видывал свет.
Сказал царь визирю: «Прекрасна молва,
Но нет доказательств того, что права.
Хочу получить я такого коня.
И если отдаст он его для меня,
Поверю тому, что высок его сан.
А нет, так молва — лишь пустой барабан».
В далекий Йеменский отправлен был край
Посланник со свитою к племени Тай.
Но ветер весенний вновь жизнь ей несет.
Под ливнем весенним усталый посол
Со свитою поздно к Хатему пришел.
Им злата Хатем предложил и сластей.
И тот час коня заколол для гостей.
Здесь сутки пробыв, до Хатема довел
Свое поручение царский посол.
Услышав об этом, был щедрый таит
Расстроен, взволнован и духом убит.
«Ах, раньше о просьбе своей почему ж
Ты мне не сказал, о мой доблестный муж?
Здесь только вчера для тебя, о посол,
Сего быстроногого я заколол.
В тот вечер не мог я до пастбищ дойти.
Был ливень и мрак, залило все пути.
Что было мне делать? А ночью вчера
Стоял лишь мой верный скакун у шатра.
Ужель мог хозяин стерпеть, о мой друг,
Чтоб мучили гостя и глад, и недуг?
Пускай пропадает мой конь вороной,
Лишь добрая слава была бы со мной!»

РАССКАЗ О ПРОРОКЕ МОХАММЕДЕ И ДОЧЕРИ ХАТЕМА

Во время посланника Божьего, знай,
Ислама не приняли в племени Тай.
Пророк, в наказанье, к ним двинул отряд
И пленников много забрал, говорят.
Безжалостно он,приказал убивать
Безбожных, отвергших Небес благодать.
Из пленниц одна заявила: «Я — дщерь
Хатема, а если не веришь, проверь.
Меня пощади, Господин. Мой отец —
Величья души и добра образец».
Смягчился Мохаммед от женщины слов —
Избавить ее повелел от оков.
На прочих же пленников, жалость презрев,
Решил беспощадно обрушить он гнев.
Тогда обратилась жена к палачу
С рыданьем: «Предай и меня ты мечу!
Ужели свободой воспользуюсь я,
Меж тем как мои погибают друзья?»
Хатемовой дочери горестный крик
До слуха посланника Божья достиг.
Он всех из-за женщины этой простил —
«Немало в сем племени доблестных сил».

РАССКАЗ

Я встретил однажды в пути молодца.
Бежит, а за ним — поспешает овца.
«Нехитрое дело, — сказал я, — ну что ж?»
Ошейник он тотчас тут сдернул, и вот
Принялся он бегать и взад и вперед,
Овца же за ним по пятам —» ведь ячмень,
Потравку, он сам ей давал каждый день.
Вернувшись на прежнее место, юнец
Промолвил, ко мне обратясь: «О, мудрец!
Тут дело не в привязи. Это — обман.
Но держат щедроты овцу, как аркан».

Коль ласку встречает в погонщике слон,
Едва ль на него нападет, разъярен.
Будь добр и со злыми. Ведь пес, если сыт,
Исправно владенья твои сторожит.
Ведь барс присмиреет и станет ручным,
Коль дважды покормится сыром твоим.

ПОДВИЖНИК И СКРЯГА

Жил в Азии Малой подвижник. Речист,
Умен, родом знатен и жизнию чист.
Прослышав о нем, я отправился в путь.
С толпою друзей, чтоб на мужа взглянуть.
Подвижник был рад иноземным гостям,
Радушную встречу устроил он нам.
Но много имея богатых жилищ
И злата, и нив, был он щедростью нищ.
Он был в обращеньи и ласков, и благ.
Но пуст был и холоден в кухне очаг. ,
Всю ночь он молился, усерден зело.
Не спали и мы — животы подвело!
Чуть утро — хозяин является к нам
С приветом, расспросами, с лаской к гостям*
Меж нас находился один весельчак,
Который ответил хозяину так:
«Созвучьем лобзанье лишь мило своим
Со словом «питанье»; которое чтим.
Сапог не целуй, но корми. А потом
Хотя б ты ударил меня сапогом!»

Блажен только тот, кто стяжательству враг.
А постник бессонный, но черствый — не благ.
Вот так же татарин на страже стоит —
Хоть очи бессонны, да сердце в нем спит.
О да! Святость — в милости. Это усвой!
А хладная речь —барабан лишь пустой.
Тот будет блажен, кто взыскует во всем
Лишь тайного смысла, забыв о пустом.
Лишь смысл тот дарует значенье словам,
Без мысли поступки, слова — только хлам!

О МИЛОСТИ К СИРОТАМ

Бедняге-сиротке, о друг, помоги!
Обмой, вынь занозу ему из ноги.
Как знать, что случится в грядущем с тобой?
Ведь древо без корня поникнет главой.
И если поник сирота, пожалей —
Своих перед ним не ласкай ты детей.
С очей сиротинки — кто слезы утрет?
Коль гневен, к спокойствию — кто призовет?
Ах, если до слез сироту ты довел,
Всколебнется Вышнего Бога престол?
Люби сиротинок от всей ты души —
Обмой их, одень, им глаза осуши!
Родительской сени сиротка лишен —
Пусть будет он кровом твоим осенен.
Когда был лелеем я милым отцом,
Казалось, был венчан я царским венцом.
Мне муха садилась на лоб, и моя
Кругом волновалась тревожно семья.
А ныне никто не поможет, хотя б
Во вражьем плену я томился, как раб.
Изведал я долю сирот до конца,
В младенческих годах лишившись отца.

РАССКАЗ ОБ АВРААМЕ

Я слышал, что не было как-то гостей
В дому Авраамовом целых семь дней.
Пророк об еде и питье забывал,
Все странников Божьих к себе поджидал.
Стоял на пороге и, глядя на путь,
Все ждал, не идет ли к нему кто-нибудь.
И вот заприметил: идет человек,
Чьи волосы выбелил старости снег.
С приветом к нему Авраам подошел,
Радушно его приглашая за стоя.
«О друг, ты мне мил, как зеница очей,
Отведай-ка трапезы скромной моей».
Направился старец, услышав тот зов.
Под странноприимством прославленный кров.
Там слуги пророка, один за другим,
Сгибались в служеньи пред старцем простым.
Собрали еду, принесли и потом,
Усевшись кругом за накрытым столом,
Все начали Богу молиться. И лишь
Молиться не стал приглашенный дервиш.
Сказал Авраам: «Удивил ты меня.
Ты — старец, а нет в тебе веры огня.
Ужель не должны мы, присевши к столу,
Воздать Промыслителю-Богу хвалу?»
Прохожий ответил: «Нет правил таких
У огнепоклонников-старцев моих».
И понял тогда Авраам Пречестной,
Что видит язычника он пред собой.
С позором изгнал он его, потому
Что скверне нет места у чистых в дому.
Но свыше ниспослан был ангел Серош —
Сказать, что поступок тот был нехорош.
«Сто лет я поддерживал старца, о друг,
А ты от него отвращаешься вдруг!
Огню поклонялся пришелец иль нет —
Ты, выгнав его, мой нарушил завет».

О МИЛОСТИ К НЕДОСТОЙНЫМ

Осиный на кровле заметивши рой,
Хозяин хотел его сбросить долой.
Жена возразила: «Не трогай ты их,
Бедняг не сгоняй ты с местечек родных».
Послушался муж… Но однажды напал
На женщину рой миллионами жал.
По дому, по кровле металась она,
От боли зовя. Муж сказал ей: «Жена,
Сама ты сказала мне — ос не тревожь.
Все вопли и стоны теперь для чего ж?»

Кто злому поможет, тем самым, поверь,
Он людям готовит немало потерь.
Заметив злой умысел, острым мечом
Покончи немедля с народным врагом.
Не может быть пес так же чтим, как и гость.
Достаточно, ежели бросишь ты кость.
Прекрасно сказал селянин: «Тяжелей
Навьючивать надо ретивых коней».
О сне безмятежном и думать когда ж,
Коль вовсе ленив и небдителен страж?
В военное время тростник — лишь для пик.
А сахарный нам бесполезен тростник.
Добро не для всех. Одному — серебро.
Другому — учи, сокрушая ребро.
Постройку на зыбком песке ты не строй.
Обрушиться может она над тобой.

*

Норовистым сброшенный наземь конем,
Воскликнул властитель Бехрам: «Поделом!
Я лошадь себе выбирать буду впредь
Такую, которой сумею владеть».

Запруживай в дни мелководья поток,
Во время разлива едва будет прок.
Коль волка поймал ты, не медля убей —
Не то распростишься с отарой своей.
От дьявола богопочтенья не жди.
Злонравца поблажкой, смотри, не усиль!
Злодея — в темницу! А беса — в бутыль!
Увидев змею, за дубинкой своей
Не мчись, коль поблизости много камней.
Нечестность чиновничьей видя руки,
Ту руку безжалостно ты — отсеки.
Советником лживым, поправшим закон,
Ты будешь, о царь, в адский пламень введен.
Смотри, не надейся на лживый совет.
Ах, он не сановник, виновник он бед!
Коль счастья ты хочешь, внимай и следи —
Как муж государственный мыслит Са’ди!

О ЛЮБВИ

(Из главы III)

О САМОЗАБВЕНИИ В ЛЮБВИ

Под звуки чарующей музыки раз
Пустилась плясунья прелестная в пляс.
Огонь ли пылавших в собранье свечей
Иль пыл от сердец восхищенных людей
Ей платье поджег и ее испугал.
«Не бойся, — один из влюбленных сказал, —
Смотри, у тебя обгорела пола,
Мое же все сердце сгорело дотла!»
Слиянья с любимым познай благодать,
Забыв между ним и собой — различать!

ПРИТЧА

Вскричал убиваемый жаждою: «Ах,
Блажен, кто теперь утопает в волнах!»
Сказали ему: «Одинаков конец,
Безводье ль убьет иль вода, о глупец».
Ответил: «О нет! Погибая средь вод,
Уста омочить я успел бы вперед.
Кто жаждет, тот бросится в воду, забыв
О том, что назад не вернется он жив».

За милого, любящий, крепко держись,
Коль смерти захочет твоей — согласись.
Чтоб райского стал ты достоин житья,
Пройди через ад отреченья от «я».
Бывает трудом хлебороб угнетен,
Но, жатву собравши, покоится он.
На пиршестве страсти блажен только тот,
Кто в руки заветную чашу возьмет.

РАССКАЗ О ПОБЕДЕ ЛЮБВИ НАД РАЗУМОМ

Перчатки железные некто надев,
Решил, что его не осилит и лев.
Но зверь так насел на сего чудака,
Что силы не стало, ослабла рука.
Ему закричали: «Крепись, не робей!
Ударь рукавицей его посильней!»
Но зверем измятый, бедняк возопил:
«Перчатка, увы, не прибавит мне сил».

И разум пред страстью любовной, поверь,
Вот так же, как эти перчатки и зверь.
Хотя б ты доспехи носил на плечах,
Ослабнешь бесславно во львиных когтях.
Коль любишь, отбрось рассуждения ты.
Ведь мяч, о читатель, игрушка лапты.

ПРИТЧА

На флейте играя, красивый гонец
Сжигал восхищением много сердец.
За это родитель его попрекал,
Бранился и флейту, случалось, сжигал.
Но вечером как-то прислушался он
И сына игрой был в тот раз восхищен.
Воскликнул он: «Флейту сжигал я в огне,
А ныне огонь разгорелся во мне!»
Ты знаешь ли, в пляске зачем круговой
Дервиши махают руками порой?
Они открывают наитья врага,
А мир отстраняют, ведь мир — суета.
В восторге любовном коль пустишься в пляс,
Всем телом твоим пусть владеет экстаз.
Допустим, искусный пловец ты, но все ж
Едва ли одетым ты в воду пойдешь.
Приличия, чести одежды долой,
Чтоб лучше сумел ты бороться с водой!
Приманки мирские, как путы порви.
Тогда лишь достигнешь слиянья в любви.

*

Я ночью бессонной однажды тайком
Подслушал беседу свечь с мотыльком:
«И это понятно, но слезы твои
Что значат?» Свеча отвечала: «Живет
В разлуке со мною возлюбленный мед.
С тех пор как не видит любимого взгляд,
Скорблю, как несчастный любовник Фархад».
Так молвила, слезы обильно точа
По желтым ланитам, в унынье свеча.
«Ты — ветренен. Тяжких не знаешь ты бед.
В тебе ни смиренья, ни верности — нет.
Обжегшись, бежишь ты в испуге. А я?
Сгораю на месте я, слезы струя!
Тебе обжигает любовь лишь крыла,
А я неизбежно сгораю дотла.
На свет мой веселый глядишь до зари.
О, нет! Ты на слезы мои посмотри!
Ведь я, как Са’ди. Он улыбчив на вид,
Но сердце от муки любовной горит!»
Умолкла свеча. Протекло полчаса.
Вдруг, в терем вошедши, девица-краса
Задула свечу. Не дожив до зари,
Погасла она, прошептавши: «Смотри,
Так гибнет любовь! Ах, пыланью сердец
Кончина одна полагает конец.
Над прахом страдальцев любви не рыдай.
Но Бога прославь, ибо принял их в рай!»

Любовник! Не бойся страданий любви,
Но путы соблазнов житейских — порви!
Дав клятву, вперед устремляйся смелей.
Ни стрел не пугайся, ни града камней.
Вступать в океан берегись, но вступив,
Отдайся, коль бури подхватит порыв!

О СМИРЕНИИ

(Из главы IV)

ПРИТЧА

Из тучи раз капля упала одна
И, море увидев, была смущена:
«Безбрежен простор океана… А я?
Что значит здесь жалкая доля моя?»
И так на себя со смиреньем смотря,
Вдруг сделалась перлом, достойным царя,
И волей небес обрела благодать —
Жемчужиной в царском венце воссиять!
Смирившись, высоко была взнесена.
Исчезнуть стремясь, жизнь прияла она.

НИЩИЙ ПРАВОВЕД И СУДЬЯ

Раз бедный законник явился к судье.
Явился и сел на почетной скамье.
Сердито судья на беднягу взглянул,
А пристав пришел, за рукав потянул:
«Вставай, недостоин ты здесь восседать.
Сядь ниже иль вовсе отправишься вспять.
Почетного места достоин не всяк,
Ведь место сие — уважения знак.
Я вижу, что ты устыдился теперь
И к мерам другим не прибегну, поверь.
Кто скромно садится на месте своем,
Того не изгонят оттоль со стыдом.
Забудь о местах именитых людей.
Быть львом не старайся, коль нету когтей!»
И вспомнились мудрому мужу тогда
Несчастная доля его и нужда.
Он вздох из груди безнадежной извлёк,
Смиренно поднялся и сел в уголок.
Меж тем обсужденья настала пора,
И прения начали прав доктора.
Мгновенно меж них возгорелась вражда —
Твердили настойчиво «нет» или «да».
Как будто в палате судилищной той
Свели петухов на отчаянный бой.
Один, как хмельной, бесновался во зле.
Другой кулаком ударял по земле.
Все более путался спор их, и вот
Запутались так, что ни взад, ни вперед!
Тогда-то смущенье свое одолев,
Воспрянул законник-бедняк, точно лев.
И молвил: «Борцы за Господний завет,
Мужи, откровенья хранящие свет!
Ведь доводы мудрые в споре важней,
Чем сила и крепость гортаней и шей.
Внемлите! Я в этих делах не простак».
Сказали ему «Говори, если так».
Тут речью своей, как печаткой кольца,
Отметил мудрец правоведов сердца.
В пустые прикрасы не вдавшись ничуть,
Предмета затронул он самую суть.
И кончивши речь, ото всех он собрал
Обильную жатву горячих похвал.
Он правил конем красноречья лихим
Увязшим ослом был судья перед ним.
Одежду судейскую сняв и чалму,
Судья захотел передать их ему.
«Я сразу твой сан не сумел распознать,
Я встречи тебе не устроил подстать!
Как жалко, что ты, при таланте таком,
Находишься, друг, в положеньи плохом».
Тут пристав, приблизившись к мужу, ему
С почетом судейскую подал чалму.
Но молвил он, дар отстранивши рукой:
«Тщеславья и гордости путы — долой!
Как завтра останусь средь бедных людей
Я в этом тюрбане длиной в пять локтей?
Ведь если муллою меня назовут,
Презренен мне бедный покажется люд.
Вода ключевая чиста и светла,
В каком бы сосуде она ни была.
Главу украшает величье ума,
А вовсе не пышная в складках чалма.
Пусть пышной чалмой голова обвита,
Что толку, коль будет, как тыква, пуста!
< …> Пусть пышная свита идет за тобой,
Что толку, коль будешь ты слаб головой…
Тот лучше не стал, кто в богатстве процвел —
Осел в чепраке дорогом все ж — осел».
Так он говорил. Красноречья водой
С души он смывал раздражения зной.
Обиженный резко всегда говорит —
Коль враг твой упал, пусть он будет добит.
Воспользуйся, ежели случай хорош —
Злодей хоть повержен, его уничтожь!
Судья оглушенный приник и притих.
И только из книги божественный стих
«Поистине день сей тяжел», — он шептал.
Да руки кусал, да глазами сверкал.
А бедный законник в тот миг из суда
Ушел, по себе не оставив следа.
Волненье возникло, и спрашивал всяк:
«Откуда явился сей дерзкий чудак?»
Расспрашивал пристав — видал кто иль нет —
Мужчину таких и таких-то примет.
И некий ответил, ему гражданин:
«Так сладко сказать мог Саади один».

Ответ тот прекрасен. И прав этот суд,
Коль горькую истину сладкой зовут!

*

Коль хочешь величья, смирись! Кто велик
Тот здесь, на земле приниженно поник.
Тогда лишь к тебе отнесутся, любя,
Когда ни во что ты поставишь себя.
Высокопоставленный, если смирен,
В том царстве, и в этом он будет блажен.
Повергнешься в прах — внидешь в мир чистоты.

О ты, кто пройдешь над могилой моей,
Запомни во имя господних людей,
Что если стал прахом Са’ди — не беда!
Ведь прахом он был и при жизни, всегда.
Пусть землю, как ветер, обтек он кругом,
Смиренным сошел он во прах бедняком.
Истлеют останки. И вихрь на крылах
По лику Вселенной развеет их прах…
Но знай, что в саду пышноцветном идей
Такой никогда не певал соловей.
Когда б из останков того соловья
Не выросло роз, было б странно, друзья!

О ПОКОРНОСТИ

(Из главы V)

Однажды затеплил в бессонной ночи
Я пламя поэзии яркой свечи.
Один пустомеля мой стих услыхал
И, волей-неволей, хвалу мне воздал.
Все ж к ней примешал зложелательство он —
Так рвется невольно у раненых стон.
«Да, стих у Са’ди превосходен, но в нем
Мы только слова назиданья найдем.
Геройских боев он, увы, не певец,
Меж тем как былина — пиитства венец».
Не знал он, что я не любитель былин.
Не то б их слагал я, стиха господин.
Приди, чтоб помериться силой со мной —
Врага я о камень швырну головой.
На поле словесных сражений и сечь
Язык мой разит, как отточенный меч.

АРДЕБИЛЬСКИЙ СТРЕЛОК

Из лука стрелка в Ардебиле я знал.
Железную цепь он стрелою пронзал.
Однажды столкнулся с ним некий боец —
Воинственный, в войлок одетый юнец.
Аркан он — отвагой второй Бехрам Гур —
Имел из сырых антилоповых шкур.
Лишь только противника лучник узрел,
В мгновение ока он взял на прицел.
Полсотни он выпустил стрел, но стрела
Проникнуть сквозь войлок, увы, не могла.
А враг налетел, точно витязь Дестан.
На лучника ловко набросил аркан.
Как вора, скрутил он его и повлек.
Во вражью палатку был брошен стрелок.
Всю ночь он не спал, вспоминая свой стыд.
А утром вошедший слуга говорит:
«Стрелою своей ты железо пронзал.
К одетому в войлок, как в плен, ты попал?»
Стрелок ардебильский, заплакав, рабу
Ответил: «Кто может осилить судьбу?
Ты знаешь, какой я искусный стрелок.
Любому бы мог преподать я урок.
Когда был поддержан счастливой судьбой,
Железо, как войлок, пронзал я стрелой.
Затмилася счастья звезда — о, печаль.
Стал войлок для стрел нелронзаем, как сталь».

Напрасна кольчуга, коль пасть суждено.
Коль час не настал, крепче лат — полотно.
Прикрылся — погибнешь, коль пробил твой час.
Но если ты угоден, ты цел,
Хотя бы и лат на себя не надел.
Пред смертью что наши заслуги? Мудрец
До срока ушел, долголетен — глупец!

ЯСТРЕБ И КОРШУН

Сказал ястреб коршуну: «Нет никого
На свете со зреньем острей моего!»
И коршун ответил: «Воспользуйся им,
В окрестностях нет ли чего, поглядим?»
Тут ястреб взлетел, и с возвышенных мест
Он взором окинул равнину окрест.
«Поверишь ли? — молвил. — Но там, вдалеке
Я вижу — крупинка лежит на песке».
Был коршун словами его изумлен.
И с ястребом долу низринулся он.
Лишь ястреб над малым спустился зерном,
Как тот час был за ноги схвачен силком.
Не знал, неразумный, увидев зерно,
Что в сети попасться ему суждено.
Из множества раковин жемчуг в одной,
И в цель попадают не каждой стрелой!
«Приметил ты зернышко, — коршун сказал, —
Что пользы, коль вражьих тенет не видал?»
А пленник вздохнул: «От судьбины тенет,
О друг, осмотрительность нас не спасет!»

Как только судьба изрекла приговор,
Затмился у ястреба видящий взор.
Коль водной пучине не видно конца,
Бессильно искусство любого пловца!

О ДОВОЛЬСТВЕ СУДЬБОЙ

(Из главы VI)

РАССКАЗ

Из кости слоновой привез гребешок
Мне некий хаджи — защити их, Пророк!
Однажды случилось узнать мне о том,
Что назвал меня он, разгневашись, псом.
Я гребень швырнул: «Мне не надо костей!
Собакой меня называть ты не смей!»

Пусть уксус я пью, но едящим халву
Прощать не намерен я злую молву.
Довольствуйся малым. Тогда пред тобой
И нищий, и царь будут равны судьбой.
К чему поклоняться князьям и царям?
Коль жадность отбросишь — владыка ты сам,
Коль ты себялюбец и пленник страстей,
Что ж! Сделай богатого кыблой своей!
Но знай: потеряешь душевный покой
И будешь скитаться, как нищий с сумой.
Судьбою довольные смело глядят
Потуплен у алчных стяжателей взгляд.

ПРИТЧА

Мудрец заболел лихорадкой. Совет
Ему кто-то дал: «Попроси, чтоб сосед
Дал сахару». Молвил на это больной:
«Нет, смерть мне приятней, чем лик его злой.
Ах, сласти мудрец не возьмет нипочем
У гордых и кислых, как уксус, яйцом».

За прихотью всякой не следуй, спеша.
Коль властвует тело, скудеет душа.
Страстям поклонение губит людей.
Разумный, спасайся, беги от страстей.
Коль будешь покорствовать им без борьбы,
Претерпишь немало обид от судьбы.
Коль топишь утробы старательно печь,
Не сможешь ты вытерпеть с голодом встреч.
Подтягивай в год изобилья живот —
Голодный не страшен покажется год.
Обжора же чревом своим отягчен,
И вдвое страдает от голода он.
Презренье обжорам! С утробой пустой
Быть лучше, по мне, чем с пустою душой.
О горе! Их участь тяжелая ждет —
Как скот, заблудились. Нет, больше, чем скот.
Не стоит жалеть их. Бессмысленный бык
Поесть до отвала и спать лишь привык.
Ах, если ты жирен и грузен, как вол,
Побои сноси от людей, как осел.

РАССКАЗ

Был некого мужа несчастен удел —
Он к хлебу в придачу чеснок лишь имел.
Сказали ему: «Чтоб поправить дела,
Поди, покормись с дарового стола.
Проси, не стесняйся нисколько. Ведь тот,
Кто будет стесняться, голодным умрет».
Прельстил злополучного стал даровой,
Пошел — с перебитой вернулся рукой.
Воскликнул он, горьким предавшись слезам:
«К чему сожаленья? Виновен я сам!
Я жадностью только несчастье навлек,
Пусть будут со мною мой хлеб и чеснок.
Не лучше ли хлебец, добытый трудом,
Сластей, что подарены мне богачом?»

Не может заснуть, беспокойством томим,
Кто ждет приглашенья к обедам чужим.

О ВЛИЯНИИ ВОСПИТАНИЯ

(Из главы VII)

О ПРЕИМУЩЕСТВАХ МОЛЧАНИЯ

Будь в жизни подобен безмолвной горе,
И к небу взнесешь ты чело в серебре.
Язык обуздайте! Воздержный в речах
Найдет отпущенье во многих грехах.
Мудрец перламутру подобен. Дарит
Лишь изредка жемчуг, который хранит.
К советам открыт молчаливого слух,
Болтун же ко всем увещаниям глух.
Как может болтун неуемный понять
Словес, обращенных к нему, благодать?
Речей необдуманных бойся, о брат,
Пред тем как отрезать, примерь семикрат.

РАССКАЗ

Текеш об одном из заветнейших дел
Поведал пажам и хранить повелел.
Шла тайна от сердца к устам целый год.
А тут в день единый о ней весь народ
Проведал. Текеш приказал палачу
Виновных придать без пощады мечу.
Воскликнул тогда из казнимых один:
«Пощады! Ты сам виноват, властелин.
В истоке ручья не одержал ты, о князь,
Запруды к чему, коль вода разлилась?
Чтоб тайна известной не сделалась всем,
О тайнах своих не беседуй ни с кем.
Сокровища пусть стережет казначей,
Но сам будь хранителем тайны своей.
Ведь ты — господин нереченным словам,
А сказанным ты подчиняешься сам.
Как беса в колодце, на верной цепи
Ты слово в глубинах души — закрепи.
Коль вырвется бес невзначай из тюрьмы,
Его не вернешь заклинаньями ты.
Дать волю легко, но назад не вернешь.
Увы, не помогут ни хитрость ни ложь…
Слова, от которых возможна беда
Тебе самому, затаи навсегда.
Как верно сказала невежда жена,
«Молчи, если речь у тебя не умна».
Прекрасно заметил индийский мудрец:
«Всяк собственной силы и чести творец».
В плену у житейских утех и услад
Ты цену себе потеряешь, о брат!»

РАССКАЗ

От мудрого старца я слышал рассказ.—
Приятны такие рассказы для нас. —
«Раз видел я негра, который точь-в-точь
Был черен и длинен, как зимняя ночь…
Девицу, подобную месяцу, он
Лобзал и в объятьях сжимал, распален.
Так крепко сжимал, что подумал бы ты —
Заря погасает в тисках темноты.
Вмиг Божий закон я припомнил, и пыл
Ненужный меня, как огонь, охватил.
Кругом озираясь, искал я камней
Иль палки, крича: «О безбожник, злодей!»
Крича и бранясь, разлучить их я смог —
Так тьму с белизной разлучает восток.
Он тучей умчался. Предстала бела
Она, как яйцо из-под галки крыла.
Но лишь этот черт убежал, на меня
Набросился ангел, бранясь и кляня:
«Ханжа, лицемер, в черной рясе святош
Земле ты привержен, а к небу зовешь.
Всех больше на свете мне негр этот мил,
Он душу и сердце мои полонил.
Я долгожданные яства в сей миг
К устам поднесла, ты ж их отнял, старик».
Вопя, призывала помочь ей в беде.
Кричала, что нет состраданья нигде —
«Нет больше мужчин, чтоб могла их рука
Меня защитить от сего старика,
Который, седин не стыдяся ничуть,
Дерзнул на невинность мою посягнуть!»
Вцепилась при этом она мне в подол.
Лицом от стыда в воротник я ушел…
Бояся толпы, как из шкурки чеснок,
Из платья я выпрыгнул и — наутек!
Я наг от нее убежал, пусть моя
Одежда достанется ей, но не я.
Чрез несколько дней мы столкнулись опять.
Спросила: «Ты знаешь меня?» —
«Как не знать? —
Ответил я ей. — Ты урок мне дала.
Вперед не мешаться в чужие дела
Решил я, увидевши злое, с тех пор
Так делать, как будто не видел мой взор».

За речью своей, коль умен ты, следи.
Молчи, коль не можешь сказать, как Са’ди!

СОЛОВЕЙ В КЛЕТКЕ

Раз сын у Азод-эд-Довле занемог.
Отец истомился от дум и тревог.
Сказал ему некий подвижник: «О шах,
На волю плененных повыпусти птах».
Царь клетки разбил — вмиг не стало там птиц.
Коль сломаны двери, бегут из темниц!
Под сводом чертога в темнице своей
Остался один лишь певун-соловей.
Недужный его заприметил там князь,
И птице плененной он молвил, смеясь:
«Ты в клетке-темнице, певун-соловей,
Сидишь из-за сладостной речи своей!»

Покуда молчишь, ты спокоен и прав.
Представь доказательства, слово сказав.
Са’ди свой язык обуздал, и тогда
Его не коснулась людская вражда.
Тому лишь доступен душевный покой,
Кто будет далек от беседы людской.
При всех не порочь недостатков людских,
А лучше займись исправленьем своих.
Не слушай безумных речей пустоту.
Глаза закрывай, увидав наготу!

РАССКАЗ

Однажды сказал мне знакомый: «Разбой,
По-моему, лучше злословья». Такой
Был речью весьма удивлен я. Ему
Я задал вопрос: «Объясни, почему
Тебе беззаконье так мило, что вдруг
Его предпочел ты злословью, о друг?»
Ответил: «Отважен разбойник лихой.
Он кормит себя удалою рукой.
Меж тем как хулитель порочит людей
И пользы не видит от злобы своей».

РАССКАЗ

Я в детстве поститься решил. Был я мал
В те дни: где десница, где шуйца, не знал.
И мне богомол по соседству один
Взялся изъяснить омовения чин.
«Во-первых, скажи: Бисмиллах! Долг второй —
Дать Богу обет. В-третьих, руки омой.
Трикраты омывши и нос, и уста,
Чисть ноздри посредством меньшого перста.
Протри указательным зубы перстом —
Ведь щетка зубная запретна постом.
Трикраты свой лик горстями воды
От корня волос омочи до брады.
Вновь — руки до локтя затем омывай.
Молитвы, которые знаешь, читай’.
За этим — главы омовенье и ног.
Обряду конец — призывается Бог»
В сих знаньях никто не сравнится со мной —
Ведь старец-то сельский ослаб головой».
Узнал это старец. От этих речей
Вскипел и вскричал: «Нечестивец, злодей!
На щетку зубную ты знаешь запрет.
А ближнего грызть запрещения нет!
Уста от злоречья очисти вперед.
Тогда и от брашен отмоешь свой рот.
Коль имя чье-либо услышишь, о нем
Заглазно всегда отзывайся добром.
Коль будешь людей ты ослами честить,
Тебе человеком меж них не прослыть.
Заглазно о мне ты дай отзыв такой,
Чтоб мог ты его повторить предо мной».

О БЛАГОДАРНОСТИ

(Из главы VIII)

Дерзну ли я Богу хваленье воздать —
Достойно прославить Небес благодать?
Дар Божий всяк волос на теле моем.
Сумею ль хвалу каждым спеть волоском
Владыке, что милость простерши свою,
Раба-человека призвал к бытию?
Кто выразить в силах отличья его?
Все свойства вобрало величье его!
Слепил, чудодей, он из персти земной
Твой образ, умом наделив и душой.
И вот от рожденья до жизни конца,
Глянь — милостей сколько к тебе — от Творца.
Ты чистым был создан, будь чистым в пути —
Постыдно тебе в прах нечистым сойти.
Ведь капелькой семени был ты сперва —
Зачем же гордыней полна голова?
Вотще уповать на усилия рук.
Ужели не ведаешь, силою чьей
В движенье приводятся руки людей?
Не можешь ты шагу ступить сам собой.
Шлет свыше помогу Создатель благой.
Не чрез пуповину ль тебя он кормил,
Когда ты во чреве зародышем был?
К груди материнской ты жадно приник.
Две груди, влекущие страстно юнца —
Не два ль родника в детских яслях Творца?
Ах, матери лоно, ее две руки,
Как рай, а сосцы — две молочных реки.
Как дерево, матери стан. И растет
На дереве этом младенец, как плод.
Не к сердцу ль идут вены женских грудей?
Так знай: молоко — кровь сердец матерей.

В прямой лишь стезе, а не в стане прямом,
Отличье свое от неверных найдем.
И если ты в здравом уме, не перечь
Тому, кто тебе дал слух, зренье и речь.

О ПОКАЯНИИ

(Из главы IX)

О ты, возраст чей ныне семьдесят лет,
Ужель ты проспал? Жизнь прошла, жизни нет?
Ты все о житье, о бытье хлопотал.
К отъезду припаса себе не собрал.
Но в день воскресенья на торжище, знай,
Заслугами только сторгуешь ты рай.
Товар хоть имеешь, получишь барыш.
С пустыми руками придя — прогоришь!
Чем торг оживленней, тем слезы горчей
Пришедших с пустыми руками людей.
Имел пятьдесят коль дирхемов, а пять
Из них потерял ты — начнешь горевать.
Так знай: пятьдесят если прожил годов,
Пять дней лишь осталось тебе — будь готов!
Ах, если почивший имел бы язык,
Он поднял бы слезный и горестный крик:
«Молись, о живущий, имеющий речь,
Пока смерть не может твой голос пресечь.
Ведь если в беспечности век наш протек,
Используй хоть ты остающийся срок».

МОЛИТВЫ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ КНИГИ

(Из главы X)

Возденем-ка руки молитвенно ввысь!
Не даст завтра смерть, чтоб они поднялись.
Не видел ужель, как осенней порой,
Без листьев оставлены стужею злой,
Деревья просящую длань к небесам
Подъемлют? Отказа ведь нет их мольбам!
Весенний наряд вновь судьба им дает.
В их лоне опять зарождается плод.
Не гонят того, чья простерта рука,
От двери, не знавшей вовеки замка.
Все с верой туда и моленьем своим
Подходят. Мы также туда поспешим!
Как голую ветвь, руки кверху прострем,
Ведь быть невозможно нам впредь нагишом.
С небес устреми, о Владыка, свой взгляд
Воззри на рабов, что, заблудшись, грешат.
Но если, о Боже, грешит бедный раб —
В надежде на милость Твою он ослаб…
Возвысил Ты в этом нас мире, любя.
Вся наша надежда и впредь — на Тебя!