Когда ветреным я был пацаном
И в церковном стаде чёрной овцой
(Так старый хрен вздохнул
в смертельной жажде женщин),
В соблазнительный крыжовник, в кусты
Забирался я и жадно смотрел,
И краснел, когда к земле наклонясь
И выпячивая круглые зады,
Деревенские девки сбивали
Кегли деревянными шарами.
Я любую пожирал глазами,
Я влюблялся в округлости… Ну, хоть луны,
И легко был готов молодуху
Бросить тут же в кустах – пускай ревёт!
Когда был я порывистым и грубым,
Чёрной бестией меж набожных жуков
(так старый хрен вздохнул
в жуткой жажде бабьего тела),
А совсем уж не ветреным мальчишкой,
Но ещё на мужика не похож,
Я всю ночь свистал, всех пьянчуг пьяней –
И рождались в канавах от меня черт-те кто
У каких-то бесчисленных неведомых баб,
А кровати, раскалённые как сковородки,
Аж на весь городок мне скрипели;
«Ну, быстрей! Ну, быстрей, ещё быстрей!»,
Я по клеверам разных одеял
Ненасытным жеребчиком скакал
В гуще угольно-чёрных ночей…
Когда стал я настоящим мужиком, –
И к тому же крепким, как бренди, –
Чёрный крест в нашей церкви святой, –
(так старый хрен вздохнул
в смертельной жажде вниманья),
То с моим басовым расцветом
Не сравнился бы и мартовский кот:
Нет, я был настоящим быком,
И не мышек я ловил, а коров –
Ещё так далеко до того,
Когда в жилах замедлится кровь,
И кровать уже будет нужна
Моей угольно-чёрной душе
Не для скачек, а только для сна.
А когда я стал пол-мужика, –
«Поделом тебе!» – молвил мне поп, –
(так старый хрен вздохнул
смертельно боясь слабости)
Да, не бык, и не кот я и даже
Не телёнок, а старый козёл!
И душа из паршивой дыры
Недовольная вышла – когда
Час моей хромоты подошёл,
Я брезгливо взглянул на неё
И вручил ей ревущую жизнь,
И заслал её в чёрное небо,
Чтоб нашла мне женскую душу,
Чтоб нашла мне жену для души.
И теперь я совсем не мужик, не мужик,
Вот награда рычавшей жизни моей –
(Он вздохнул, умирая, –
заброшенный, всем чужой,
Аккуратный и тощий, – под аккомпанемент
Пенья горлиц и клацанья колоколов,
Не смыкающих челюсти колоколов),
Наконец-то душа моя в небе нашла
Благонравную жёнушку, чтобы та
В небе угольном ангелов зачала…
Но она жутких гарпий мне народила:
Вот Невинность поёт, Благочестие плачет,
И Воздержанность молится, и –
Скромность крылышками прикрывает мои…
И все семь добродетелей смертных со мной,
Зачумляют последний мой вечер земной!